Начальник райотдела

«В любви бывают только общие пути-дороги, — шепнул внутренний голос, — и перейти их может каждый. И он, и ты. И предать друг друга вы можете незаметно для самих себя. — Внутренний голос притих, будто высказал сокровенные мысли и притаился до поры до времени. — Положим, мне предавать Андрея совершенно незачем. Не женское это занятие. А что будет делать он? Поглядим-посмотрим. Будут проблемы, будем решать», — с такими боевыми мыслями Гюзель просочилась мимо охранников гостиницы, словно боялась, что они узнают ее и отправят обратно на службу, дескать, что вы тут делаете, товарищ полковник, в рабочее время в праздной гостинице среди праздных посетителей?

— Ты заставила меня страдать! — Андрей подхватил ее на руки и закружил по комнате, словно она была невесомой.

— Андрей, ты уронишь меня, я боюсь, отпусти! — взмолилась она, приходя в ужас от одной только мысли, что может случайно удариться обо что-нибудь. И какая из этого может получиться история! В Главке узнают. Скандал. Так и ославиться можно.

— Не отпущу. Заберу с собой в Москву. Будешь сидеть в моем офисе. Постоянно, никуда не отлучаясь, — шептал он, зарываясь лицом в ее грудь.

— А-а, знаем мы эти песни, — тихо засмеялась она, — хочешь сделать из меня карманную женщину. Отпусти сейчас же! — потребовала она. Андрей осторожно опустил ее на кровать.

И время остановилось. Оно стало плотным, осязаемым, словно вместо исчезнувшей реальности появилась новая субстанция, вязкая, густая, душистая, наполненная терпкой страстью. Гюзель задыхалась. Ей казалось, вместо воздуха она напитывает свои легкие новой субстанцией, и это странное вещество входит в кровь, лимфу, полностью поглощая собой ее душу и организм. «Как на другой планете, где дышать нечем, кислород отсутствует, но я дышу, дышу, но чем-то другим. Нет-нет, не воздухом. Это что-то другое, может, это и есть любовь? Та самая любовь, о которой так много пишут и говорят, но редко кто ее познает».

— Ты счастлива? — спросил Андрей, подлезая ей под мышку. Он обхватил ее руку и прижал к своему сердцу, чтобы она ощутила биение его сердца.

— Счастлива. А ты? Мне нужно уезжать. Извини, — она отбросила его руку и, прижимая к себе охапку одежды, умчалась в ванную комнату. «Как утка, — подумала она, шумно плескаясь в холодной воде, — плаваю в проруби и совсем не ощущаю льда. Горячую воду нельзя пускать, тогда навсегда останусь в этой гостинице, у надежного мужского плеча, до последних дней, до последнего дыхания. Нельзя. Меня ждут дела и заботы. К тому же открытие новой субстанции ни о чем не говорит. Ведь это не любовь. Это — страсть, самая настоящая страсть, ничем не прикрытая, оголенная до бесстыдства, пылающая, стремящаяся спалить вокруг все живое. Как бы она тебя дотла не спалила, эта новая субстанция, ведь до сих пор ты не знала, что такое — страсть, и пока еще толком не знаешь, чем заканчиваются безумные походы по неведомым странам и планетам».

— Андрей, чем ты занимаешься днем? Неужели, сидишь в номере и ждешь моего звонка? — крикнула она, стоя перед зеркалом, искоса поглядывая на часы.

— Да, сижу в номере и жду твоего звонка, — тихо ответил он, но она ясно слышала все интонации его голоса.

— А вообще зачем ты приехал в Петербург? Бизнес? Выборы? Политика?

Юмашева возникла перед ним, будто только что побывала в тренажерном зале; свежая, юная, с сияющими глазами.

— Нет, не бизнес и не выборы, — он притянул ее к себе, стараясь удержать в кровати.

Она устояла на ногах и вырвалась из его объятий, рывком поправила шейный платочек, вздернула подбородок и усмехнулась.

— Тогда, спецслужбы; ФСБ, госконтроль, мониторинг? Или ты скрываешь от меня род своей деятельности, — она запрокинула голову и громко рассмеялась, — учти, я прирожденный мент, ко мне вся информация сама собой стекается. Вроде бы и знать ни к чему, но все знаю. И обо всех.

— Как тебе не идет такая поза, — недовольно фыркнул Андрей и забрался по одеяло. — Такая потрясающая женщина! Но иногда ты забываешь о своей сущности. Мне очень жаль.

— Первая размолвка? Или мне показалось? — Юмашева сузила и без того раскосые глаза, но сумела сдержать гнев. Она нежно улыбнулась ему и подошла к двери. — Извини, мне нужно быть на работе через десять минут. Извини. Я люблю тебя. Очень люблю. Как никого и никогда не любила. Прости меня, если можешь.

Последние слова она выкрикнула, мчась по коридору. Испуганная горничная шарахнулась от нее, едва успев убрать длинную швабру в сторону. Юмашева подлетела к лифту, машинально нажала кнопку и подумала, что нужно срочно допросить Дмитрия Ильина. «Он ведь сидел вместе Силкиным. Значит, видел, как Леня кололся. Ильин должен знать, что было в этом шприце, какую гадость влил в себя несчастный Леня-“золотарь” для того, чтобы навсегда распроститься с грешным миром. Через три часа Петров должен привезти результаты экспертизы и фоторобот, а к тому времени Ильин уже даст показания». Гюзель не заметила, как легко переключилась на другую волну, будто это не она только что согревала свою одинокую душу в страстных объятиях любящего ее мужчины.

* * *