Начальник райотдела

— Идем, мать. — Резник выскочил из машины и скрылся в сизом тумане.

«Это так машины начадили. Они стоят здесь уже минут десять, если не больше. Опять я в последнюю очередь приехала на место происшествия. Везет же мне на чрезвычайные происшествия, из одних не успею выбраться, другие спешат навстречу. Судя по количеству специальных машин, в подъезде грохнули какого-то бандита, или еще хуже, прокурора. Типун мне на язык! Тьфу-тьфу». Юмашева растолкала толпу любопытных и вошла в подъезд дома, где толпились сотрудники многочисленных правоохранительных ведомств. Склонившись над человеком, неподвижно лежавшим на нижних ступеньках лестницы, она заметила уголок маленькой книжицы, валявшейся под ним. Юмашева легонько приподняла плечо полуживого человека и вытащила из-под него удостоверение, предварительно прихватив его носовым платком. Она с трудом разобрала в темноте буквы, прописанные крупным каллиграфическим почерком — «следователь прокуратуры, младший советник Вадим Анатольевич Прошкин».

— Не хватай без спросу! Откуда удостоверение? Где взяла? — кто-то вырвал удостоверение из рук Юмашевой, она подняла глаза и брови на невообразимую высоту, собираясь отразить нападение, но тотчас узнала эксперта из Главка.

— Под ним, — она указала на неподвижно лежавшего человека. — Прямо под ним лежало удостоверение-то, наверное, никто не заметил, кроме меня. Пришлось его платком обернуть, не ругайся на меня, Давид Осипович. Меня и так ругают все, кому не лень.

— А тебе на пользу, — проворчал Давид Осипович, — ты от ругани только молодеешь.

— Это я забираю отрицательную энергию у плохих людей и регенерирую ее на положительную, — засмеялась Юмашева, — а кто это?

— Тоже мне атомная электростанция, Гюзель Аркадьевна, — хмурый Давид Осипович растянул уголки губ в тонкую ниточку, что, вероятно, означало улыбку, — это кто? А это следователь прокуратуры Центрального района — Вадик Прошкин. Кажется, это он расследовал дело по убийству Кучинского?

— Не может быть! — воскликнула Юмашева. — Другой был следователь, отлично помню, Жданович его фамилия. Резник, иди сюда, — крикнула она, подзывая Славу, — Резник, в чем дело? Давид Осипович говорит, что это наш следователь. Наш был Жданович, у нас с ним разговор состоялся неделю назад.

— Два дня назад поменяли следователя — Ждановича на Прошкина, — виновато оправдывался Резник.

— А зачем? — спросил Давид Осипович.

— Не знаю, они оба из одного выпуска, в один день пришли в прокуратуру. Никто не знает, зачем их поменяли. — Резник бережно завернул полу пальто Прошкина, чтобы прикрыть тело от посторонних глаз.

— А надо бы знать. Видишь, к чему это приводит. — Юмашева поморщилась: «Господи, о чем я говорю, человек умирает у всех на глазах, а мы разбираемся, кто прав, а кто виноват». — Когда его заберут? Он же умереть может. Слава, он хоть дышит, пульс-то есть?

— Все у него есть, и пульс, и дыхание, — Давид Осипович взял Юмашеву за руку и крепко сжал, — успокойся, сейчас отправим.

— Быстрее надо, — она вырвала руку, сердито подумав, почему все утешают ее, нет, чтобы немедленно отправить раненого Прошкина в реанимацию, ему же срочно нужно спасать жизнь, а вместо этого все хотят закрыть ей рот. — Слава, поторопи санитаров, пусть уже увезут этого Прошкина.

«Свидетелей, разумеется, нет, подъезд проходной, люди еще не вернулись с работы, надо узнать в этой толчее, кто первым обнаружил тело», — Юмашева растолкала толпу, в которой сложно было определить, кто есть кто, но она сразу обнаружила очевидца на глазок. Очевидец стоял в стороне, утомленный чрезвычайными событиями, рассказав уже по десятому разу всем любопытствующим, как он наткнулся в темноте на лежащего на ступеньках лестницы человека. Гюзель Аркадьевна схватила его за руку и увела в темный закуток. В скрытом от посторонних глаз плотной завесой темноты, закутке было тихо и уютно, будто он нарочно отгородился от внешнего мира непроницаемой темнотой, как пологом.

— Как вас зовут? — спросила она, незаметно включая диктофон в кармане.

— Сергей. Сергей Бельков. Сергей Иваныч Бельков. — Очевидец заметно волновался, мял в трясущихся руках кроличью шапку, сморкался в руку и нервно сопел. Юмашева уже привыкла к темноте, и глаза ее различали различные мелочи; темный закуток достаточно вместителен, в нем могло бы укрыться более четырех человек, тем, кто входит с улицы, он не виден, а кто сидит в нем — всех видит превосходно, подсветка идет снаружи, от уличных фонарей, правда, подсветка довольно тусклая, но тот, кто ждал Прошкина, сидя в засаде, никак не мог ошибиться.

— Сергей Иваныч, в котором часу вы обнаружили человека на лестнице?

— В пятом часу и обнаружил. Шел из магазина, смотрю, а на лестнице кто-то лежит. Сначала думал, пьяный бомж забрел к нам в подъезд, а нагнулся, смотрю, человек вроде чистый, не пьяный, тронул его за рукав, а он как захрипит, напугал меня до смерти. Сначала я кинулся бежать, а потом успокоился, посмотрел, не ошибся ли, а уже потом звонить стал, чтобы милицию вызвать.

— А вы ничего не трогали руками?