Начало

– Найдешь мастеров-столяров мне, а также охотников местных. Промышляет же кто-то зверя здеся зимой?

– Промышляют, – соглашается Чика. – Все исполню!

Зайдя в дом, в жилую часть, я слышу крики на втором этаже. Мимо переглядывающихся постовых поднимаюсь по лестнице – в одной из комнат губернаторша в пышном синем платье хлещет по щекам плачущую Машу.

– Говорила я тебе? Говорила?!

Тут у меня крышу-то в конец и сносит. Наваливается все сразу – смерть в пещере, чужое тело, новая эпоха… Я хватаю губернаторшу за волосы, валю ее на пол. Она визжит, Мария плачет. Сбегаются дочери Елены Никаноровны, Харлова с братом Колей.

Я тащу за волосы воющую женщину вниз по лестнице, за нами бегут все остальные.

– Петр Федорович! – Харлова хватает меня за руку, я отталкиваю ее. Вот мы уже на первом этаже, а вот и подвал. Он почти точно такого же размера, как и в служебной части. Только вместо казны, как я правильно догадался, тут расположены какие-то хозяйственные службы. Постирочная, погреба с бочками…

– Вот, мадам, – я поднимаю орущую губернаторшу на ноги, сую ее головой в таз с теркой для белья, – тута твое место! Запомни как следует!

В буквальном смысле вожу лицом по стиральной доске. Тут уже все присутствующие просто повисают у меня на руках, умоляют отпустить Елену Никаноровну. Даю себя уговорить, отпихиваю рыдающую губернаторшу. К ней тут же подбегают дочери.

– Узнаю, что взялась за старое, – я специально не уточняю, что имею в виду, – пеняй на себя! Жить и есть будешь здесь. На чистую половину дома не заходить!

Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь, поднимаюсь по лестнице. Куда идти-то? Иду в гостиную, усаживаюсь за накрытый стол. Опять стоит бутылка с вином. На сей раз шампанское. Убираю со стола вниз, перевожу дух. Если каждый такой стресс запивать алкоголем, так и спиться можно. Мои мысли скакнули на казачков. Вот запретил я войскам злоупотреблять, а как дезинфицировать воду? Раньше добавил вина и порядок. Кочевники опять же кумыс пьют. Им-то поди запрети. Казаки и то через пень-колоду слушаются.

Тихонько заходит Харлова. Сегодня девушка опять надела траурное платье, да еще и черный платок накинула на плечи.

– Подавать на стол?

На меня не смотрит, разглядывает пол.

– Осуждаешь?

– Кто я таковая, чтобы осуждать царей-амператоров? – вдова явно кого-то передразнивает. – Простая столбовая дворянка…

В гостиную заходит припудренная Маша. В руках у нее дымящаяся супница с половником внутри.

– Извольте откушать, царь-батюшка, Петр Федорович, – Мария мне грустно улыбается. На щеках у девушки появляются милые ямочки. Я с трудом отвожу взгляд от ее высокой груди, что виднеется в декольте платья.

– Маша, а ты чьих будешь? – я, не обращая внимание на Харлову, принюхиваюсь к супу. – Местная?

– Я пойду? – Харлова развернулась к двери.

– Нет! Пообедаем все вместе. Присаживайтесь, девушки.

– Я не девушка! – вскинулась вдова, садясь справа от меня. Ах, да. Как же я забыл. Девушка тут – это не вопрос девственности, а вопрос социального статуса. Харлова была замужем. Супруг погиб, но ее статус все равно выше Машиного. У той вон даже коса имеется. Все как положено.

– Я пришлая, с батенькой из Санкт-Петербурга приехали. Он бывший императорский гоф-медик. Дежурил и в Гатчине, и в Зимнем…

Девушка замялась, присела на краешек стула слева. Взяла из стопки тарелку. Налила дымящегося супа сначала мне, потом Харловой.

– Себе тоже накладывай. И как вы оказались в Оренбурге?

– Батюшку сослали, – Маша повесила голову. – Ее величество… – на этом слове девушка вздрогнула, испуганно посмотрела на меня. Я молчал, и она продолжила: – Изволила кататься на санках с катальной горки в Ораниенбауме. Упала и сильно ударила локоть. Батюшка дежурил в тот день, лечил императрицу мазями. А ей хуже стало, рука болит дюже. Лейб-медик Роджерсон нашептал что-то Екатерине Алексеевне. На нас наложили опалу. Отняли дом, выслали сначала в Симбирскую губернию, потом сюда.

Харлова сочувствующе посмотрела на девушку.

– Но батюшка не отчаивался, – Маша даже не притронулась к своему супу. – Устроился при полковом гошпитале, много работал… Матушка заболела прошлым годом горячкой, умерла. Остались мы вдвоем.

– А медиков, что я видел вчера в гошпитале там, это…

– Его помощники и ученики. Отец часто их ругал коновалами.

– И где же ваш батюшка? Как его, кстати, зовут?

– Викентий Петрович Максимов, – девушка еще ниже опустила голову, слезы начали капать в суп. – Пропал после штурма. Он на валах был, раненых пользовал.

Я встал, прошел к двери. Громко крикнул Ивана.

Почиталин появился буквально через минуту.

– Вот что, Ваня, – я побарабанил пальцами по столу, – бери казачков Шигаева, начинайте прочесывать город. Ищите Викентия Петровича Максимова. Медикуса из городского гошпиталя. Как он выглядит, Маша?

– Седой, бритый, но с густыми бакенбардами, – девушка с надеждой посмотрела сначала на меня, потом на Ваню. – В черном сюртуке с цепочкой. Я вот опаску имею, как бы за эту цепочку казачки или башкирцы его не…