Начало

Я все-таки посмотрел, как многопудовые молоты, приводимые в движение водой, обжимают железные крицы. И здесь тоже стояла нестерпимая жарища. Люди с опаленными бровями и бородами, с раскрасневшимися, как бы испеченными лицами и слезящимися глазами ловко и проворно перехватывали клещами раскаленный добела металл, подставляли его то одним, то другим боком под молоты. От удара брызгали во все стороны огненно-белые искры нагара и окалины.

Последний цех назывался сверлильно-обделочный. Мастерская была срублена из пихтовых бревен, стены грязные, прокоптелые. Три широких застекленных окна давали слабый свет. На сверлильном станке была укреплена бронзовая стволина для пушки, над ней трудился широкоплечий мастер Павел Грек – мужчина с окладистой русой бородой. Когда я стал приближаться к мастеру, он нажал ногой деревянный на ремнях привод, вал со стволиной заработал вхолостую.

– Ну, царь-батюшка, – Лось обвел рукой цеха, – вот и вся наша фабричка…

Я попросил напиться. Меня отвели в кабинет над цехом, подали подсоленной воды.

– Это пошто же с солью? – спросил я.

– А чтобы жажда не столь мучила, – пояснил Лось. – Соли-то, ишь ты, дюже много из человека от жарищи выпаривается, ну так недостачу-то и надбавляют в нутро с водичкой…

– Вот что, господа мастера, – я уселся за стол, подвинул к себе стопку бумаги и перо с чернильницей. – Завод у вас добрый, мастера знатные. Хочу вам сделать подарок. Царский!

Я многозначительно посмотрел на Вешнякова и Лося.

– Глядите сюда… – я начал рисовать на бумаге. Сначала примитивный примус. Любой деревенский житель сто раз собирал и разбирал этот прибор для нагревания пищи. Станина, резервуар, поршневой насос – ничего сложного.

– На чем сия инвенция будет работать? – удивился Вешняков. Оба мастера вопросительно на меня посмотрели.

– Особая жидкость, называется керосин. Добывается из черного земляного масла перегонкой.

– Слышали о таком, – покивал Лось. – Есть в Казанской губернии места, где масло из земли сочится.

Вообще, месторождения нефти есть по всему Уралу да Сибири, не говоря уж о Казани и Башкирии.

– Окромя сей грелки, сделайте мне також вот еще что… – я нарисовал чертеж примитивной керосиновой лампы а-ля «летучая мышь». В ней тоже не было ничего сверхсложного. Две емкости – одна для керосина, другая для горения, плоский фитиль с регулировкой высоты.

– Ежели вот сюда, – я ткнул пером в чертеж, – добавить полированный лист бронзы или меди, получится у нас прожектор.

Видя недоуменные взгляды мастеров, пояснил:

– Сильный фонарь, который светит только в одном направлении.

– Подарок и вправду царский, – развел руками Лось, – но откель ты, царь-батюшка, сии инвенции ведаешь?

– В неметчине придумали, – отперся я от авторства, – а я, скитаясь, записывал всякую новинку, думал, где бы ее использовать.

– Петр Федорович, благодетель наш! – Вешняков даже привстал. – Будь ласка, останься отобедать!

Делать нечего, пришлось продлить экскурсию на общий для мастеров и казаков обед, который плавно перетек в пир. Наступил вечер – посовещавшись с окружением, мы решили не ехать по темноте, а заночевать на заводе. Нам выделили несколько пустующих изб, в одной из которых я улегся спать. В сенях расположилась охрана.

Глава 17

Уже под утро я почувствовал, что кто-то кусает меня за пятки. Открыл глаза и увидел мерзкую крысу, что грызла портянку.

– Изыди! – я ударил ногой по наглой твари, и та c писком свалилась с лавки, где я спал.

На шум в комнатку ворвалась встревоженная охрана. Сонный Афанасий Никитин выхватил саблю и начал пластать ею воздух, тоже выкрикивая: «Изыди, сатана!»

Я вжался в угол, ожидая, что вместо нечистого уйти с этого света придется как раз мне. Клинок два раза прошел в опасной близости от моей головы.

Постепенно все успокоились, начальник моей охраны убрал саблю в ножны. А я задумался о том, что с такими телохранителями – никаких убийц не надо. Сами случайно зарежут.

После быстрого завтрака рысью выехали с завода. Поднялась небольшая метель, но мы легко нашли дорогу, которую протоптала армия в снегу. Догнать полки удалось уже к обеду в районе Старого Арыша. Встал на взгорок, принял поклоны арьергарда.

– Худо дело… – мне навстречу выехали Перфильев с Мясниковым.

– Что случилось? – я обвел взглядом порядки. Четыре полка с красными знаменами – второй оренбургский, первый и второй заводские, ляшский. Плюс триста «арапчат» Павлония. Бредут отдельной толпой с алыми повязками на рукавах тулупов. Тридцать две пушки, включая семь мортир. Тоже все на месте. Наконец, конница Овчинникова с ним во главе. Три полка. В самом конце колонны шли три кибитки с медицинской службой. Там заправлял врач Кара Бальмонд. Из крайних саней мне рукой помахала Маша.

– Навроде все ладно, – я суммировал свои наблюдения Перфильеву с Мясниковым. – Померз кто ночью?

– Нет, – помотал головой Тимофей. – Все живы, здоровы. Ляха поймали. На шпионстве. Чеснова этого…

– Курча?

– Его.

Перфильев поправил саблю за поясом, добавил: