Начало

– Он начал расползаться. Эльфийский лес начал расползаться. Помаленечку, полегонечку. Ну, не сам лес, нет, а… Лес Костей под Норатором по началу весны аккурат начал выпускать такие плети… что-то вроде побегов белых стелющихся, вроде корешков подземных, что вдруг выглянули наружу. Они ползут по землице, врастают, отпускают еще побеги боковые и как панцирем сковывают землю. И там, где они прижились, земля сереет, трава мертвеет, деревья усыхают, и более ничего там не родится. Плеши их называют, а еще – Эльфийская тоска. Ползет со всех сторон, расползается, но сильнее всего к Норатору ползет, как пиявка на кровь. – Хогг сделал большие глаза и пробарабанил по донцу кружки. – Не знаю, как там с другими Лесами, но смекаю, что и с ними вскоре будет похожее, если уже не началось… И таким образом Леса Костей, если с ними не справятся, сомкнут постепенно мертвящие объятия над всеми странами. И такова будет эльфийская месть за погубленное людьми племя… И это, господа, последние новости о пределах Норатора, что я слышал. Я не был там уже два года, но новости и сплетни искусно собираю… Мой народ любит собирать новости, мы почти как брай, только оседлые… Это лишь я отщепенец, скандалист и неприкаянный гений. – Он расхохотался, и, аккомпанируя костяшками пальцев о донце кружки, пропел:

На солнце
Пятна
Бывают,
И часто.
Но разве
От этого
Солнце
Не ясно?
Ясно, конечно,
И пятнышки эти
Не затмят его света,
Не остановят лета!
Лучики теплые
В глазах твоих пляшут…
Бабочки дивные в…

Он запнулся, ибо Амара невидимым кошачьим шагом сократила расстояние и нелюбезно шлепнула хогга по темным кудрям мечом – плашмя, разумеется, в противном случае развалила бы она его голову как арбуз.

– Еще раз споешь такое – я проломлю тебе голову. А если услышу про бабочек в животе вообще когда-нибудь – проколю тебе брюхо.

Она не дура. Поняла, о чем, а вернее – о ком поет Шутейник.

Амара развернулась ко мне:

– А ты… Торнхелл… как фехтовальщик ты безнадежен!

Признаться, и я это уже понял. Дав мне великолепное тело фехтовальщика, Белек не позаботился снабдить меня нужными талантами. Баклер недаром одарил меня кастетом – цыганский барон каким-то образом заглянул мне в душу и понял, какое оружие будет мне нужней.

С другой стороны, понадобится ли кастет архканцлеру, а?

И снова в путь. Все ближе и ближе к землям Ренквиста.

Амара торопилась, оглядывалась, вытягивая шею. Но лошади, одна из которых, лишившись подковы, прихрамывала, не могли идти быстро.

Вдруг Амара вытянулась в струнку, поднялась и испустила глухое восклицание:

– Черт! Гости…

Я соскочил с шарабана и уставился на холмистый горизонт. Воздух был свеж и прозрачен, но среди перелесков я не заметил точек, которые отмечали бы конников. Стадо коров – да, заметил. И, кажется, стадо овец.

И сам я… в этом мире – тот еще баран, не способный увидеть скрытое.

– Садись обратно, Торнхелл. Быстрее! И молись, чтобы паром оказался на нашей стороне!

Мы покатили. Шарабан подбрасывало на кочках. Я сунулся вперед, занял место рядом с Амарой. Тут же меж нами вклинилась вихрастая голова Шутейника.

– Так за вами и правда погоня? Ла-а-апочки мои. Что ж вы такое натворили-то, а?

Амара локтем затолкала голову хогга в шарабан. Тот обиженно пискнул.

– Убирайся, прыгай, спасайся!

В шарабане настал миг тишины. Затем хогг совершенно серьезно сказал:

– Не люблю… прыгать… на ходу. Я лучше с вами.

Пологий склон холма вел в речную долину. Река была широкая, ярко блестела излучина. Квадратная громадина парома как раз подваливала к нашему берегу, подрагивал, рисуя на воде тени, натянутый меж берегами канат.

Мы обогнали две подводы, чей груз был заботливо укутан дерюгами, подъехали к приземистому строению из почерневших бревен. Фундамент его был стар и состоял из обомшелых глыб. Рядом виднелся дощатый навес, там сидел у простого стола немолодой лысый человек в сером мундире без украшений и всяческих излишеств. Он записывал что-то в огромную амбарную книгу, гоняя с плеши мух измочаленным гусиным пером. Неподалеку несли службу трое солдат – в серых же камзолах, с алебардами. Позади них на лавках расселась сменная команда паромщиков – босоногих и крепких мужчин средних лет. Подле них дымил большой закопченный казан, куда на моих глазах бросили нарезанные куски какой-то рыбы.

– Люди Ренквиста, – шепнула Амара, кивнув на навес. – Молчи, я сама все решу. Хогг, к тебе это тоже относится! Закрой клюв и не щебечи!

– Тиу! – тут же донеслось из повозки.

Мне пришла на ум мысль, от которой я похолодел.

– А если те, кто едут за нами, – тоже люди Ренквиста, Амара?

Уродливая проводница взглянула на меня серьезно. Крылья носа расширились.

– Ты скрывал от меня, что досадил Ренквисту? И потому тебя ищут?

– Нет. Я не имею касательства к Ренквисту. Просто предположил.