Начало

Затем он обрушил на мою голову потоки кабацкой брани, захлебываясь кашлем и истерическими рыданиями. Бренчала цепь. Если бы молодой Лирна мог до меня добраться, он проломил бы мне голову.

Шутейник ползал по полу, собирая обломки лютни. Поднял взгляд и кивком указал на герцога.

– Мастер Волк, вы с ума сбрендили?

– Однако же барон Ренквист правит тут по праву сильного, и правление его без меры достойно! – произнес я раздельно и внятно, с оттенком удивления. – И его идеи о равенстве всех сословий кажутся мне прогрессивными! Я проехал по его землям и видел, как хорошо живут люди!

Меж обломков лютни тускло блеснула знакомая мне вещь. Я быстро опустился на колени и схватил кастет баклера.

– Откуда он у тебя, Шутейник?.. – спросил шепотом и показал на стены глазами, мол, тш-ш, говори тихо.

Гаер кивнул и уставился на меня невинным взглядом:

– Я его у вас позаимствовал… из кармана. Аккурат когда на площади к нам ехали конники… Какое-никакое, а оружие. Они забрали у вас шпагу, а у Амары меч, обыскали халявы сапог и вынули мои ножики, обхлопали рукава моей куртки и рубахи – вдруг там тайный стилет, оружие благородных господ, но не додумались заглянуть в обломки моей девочки… А я положил его в разбитый корпус и придержал пальцем… всего лишь пальцем. Люди Ренквиста глупы, не додумались там смотреть.

Я чуть не расхохотался. Нет, люди барона не глупы, они до того напуганы запретами Ренквиста, что даже не стали трогать обломки лютни – это же музыкальный инструмент, излишество, но принадлежит он иностранцу, с которым велели обращаться гуманно – покамест… Оружие изъяли, а что делать с обломками лютни – не поняли и оставили их гаеру: не спрашивать же о такой мелочи самого барона? Еще, чего доброго, накажет.

Я вспомнил сцену из романа Алистера Маклина – там один из героев скрывал в корпусе гитары автомат… Это уже потом Родригес взял ее и переосмыслил для своего «El Mariachi».

Я поспешно спрятал кастет в карман. Подслушивают тут или подсматривают тоже? Вот вопрос так вопрос… Всем вопросам вопрос. От него зависит наша свобода – и чихать я хотел на пафос.

Младший Лирна примолк, лишь дышал хрипло и сплевывал мокроту, глаза его в полумраке блестели серебром. М-да… А ведь обработка продолжается. Вид герцога как бы служил мне посланием: вот что случается с врагами барона Ренквиста, вот как он с ними расправляется. Смерть? Нет, конечно нет – это слишком просто. А вот страдания и отсроченное, но неизбежно подступающее безумие…

А хогг тем временем оглянулся по сторонам, странно задирая вихрастую голову, подполз ко мне на карачках и молвил едва слышно:

– Ренквист не подслушивает и не подзыривает. Или я совсем разучился чуять. Вернее, как… разговор мой с Лирной кто-то временами слушал, но я знал, что нас слушают через дыру в потолке, и сеял лебеду: держал себя с Лирной запанибрата, травил байки, пел песни и внимал его истории про погубленную молодость… Он тут уже пятый год кукует, еще немного – и сбрендит; и станет на одного хорошего человека меньше… А хороших людей в Санкструме и так маловато… Поганец Ренквист… Так вот барон или кто-то из его охвостья подслушивали, конечно… И после того, как вас, мастер Волк, привели, кто-то опять слушал. Но именно сейчас – уже не слушают, можете мне поверить. – Он взглянул на меня выпуклыми совиными глазами. – Я же не человек, мастер Волк, и есть у меня талант слышать сквозь камень…

Хогги – существа гор, так что нет ничего удивительного в том, что они дружат с камнем и понимают и ощущают его сильнее, чем люди. А вот Ренквист оказался самоуверен: он решил, что окончательно меня сломал, и после моей похвальной речи снял прослушку. Впрочем…

После сидения в подземелье я сам стал параноиком.

– Шутейник…

– А? – Хогг попытался встать, но я покачал головой. Так мы и стояли на карачках, два великих заговорщика.

– Шутейник, ты ловкач. Пальцы чуткие.

– А?

– Ты мой кастет из кармана вынул, я и не понял ничего.

– А-а-а. Ну… – Хогг изобразил смущение. – Есть такое.

– Если человек долго носит ошейник, отягощенный тяжелой цепью – шея его натирается: правильно я мыслю? Там есть шрамы, опрелости, черт его знает что еще есть…

– Ладушки-воробушки!

– Проверь сейчас молодого герцога. Сможешь?

– Ох… Вы полагаете, мастер Волк…

– Просто проверь. Попробуй сыграть так, чтобы он ничего не понял…

Хогг вскочил с ошметками лютни, хныкая, как ребенок, подбежал к топчану герцога и запричитал, что его девочку окончательно разломали, раздолбили ей все что можно и даже в тех местах, куда честному человеку соваться совестно. При этом он тыкал обломки под нос Бернхотту Лирне и приговаривал:

– Да как же мне теперь… теперь и не склеить девочку! Девочку, говорю, я теперь не склею никогда, ведь все упало! Ой… простите, мастер Лирна… Уронил на вас кусочек… Ой… сейчас подниму.

Потом он сделал вид, что поскользнулся, и боком завалился на молодого герцога. Они крутились впотьмах секунд десять, наконец хогг отлип от Лирны и подошел ко мне, одышливо сипя.