Восход солнца мы наблюдали сквозь дым от огромного кострища, разведённого за чертой деревни. Горели остатки прилавков и трупы убитых наёмников. Вокруг деревни стояла гробовая тишина, которая била по ушам сильнее чем звук любого набата. Похоже сама природа хранила скорбное молчание после вчерашних кровавых событий. Даже вороны, вечные шумные гости любого поля боя, не решались подать голос, молча рассевшись по деревьям и ожидая, когда их будущая трапеза прожарится на огне до хрустящей корочки.
Я, Скурд и Ролдан сидели за столом в доме кузнеца и без аппетита жевали завтрак. Спроси нас сейчас, что мы едим и никто из нас не сможет ответить, ели просто потому что надо было поесть. У нас оставалось 2 часа до начала деревенского суда, идти никто туда не хотел, но все понимали, что это необходимо сделать.
Закончив завтрак, все трое направились в баню. Очень хотелось смыть с себя кровь, грязь и пот. Наверное воняло от нас троих изрядно, но сейчас всем было на это плевать.
Карун начал заседание суда ровно в 9 утра. Каждый из торговцев приводился по одному, со связанными за спиной руками и допрашивался судом. Я же, параллельно с допросом, читал мысли допрашиваемых и давал знать старосте если кто-то врал. Из двадцати торговцев лишь пятеро были признаны виновными в организации карательной операции в деревни. Остальные торговцы были освобождены, им было возвращено их уцелевшее имущество и транспорт, после чего перепуганные до полусмерти средневековые бизнесмены спешно покинули деревню и, похоже, нескоро решаться на повторное посещение наших краёв.
Пятёрку виновных возглавлял, естественно, мой любимый хозяин каравана — Фанс. Именно к нему, как показал допрос, обратились оставшиеся четверо торговцев с требованием устранить мою персону как слишком сильно мешающего бизнесу. Учитывая личную обиду, которую я нанёс молодому выскочке, Фанс согласился без проблем. Вот только остальные не рассчитывали, что молодой идиот вместо того, что бы подкупить или покалечить меня, устроит кровавую баню. Троих торговцев было решено отпустить после выплаты контрибуции деревне и родственникам погибших. Всё их имущество было конфисковано, а торговцам выдали по лошади и запасу провизии на 2 недели, после чего отправили на все четыре стороны
А вот с Фансом и его дружком, которого звали Нерчен, дела обстояли однозначно. Эти двое не испытывали ни капли раскаяния за совершённое преступление и очень в душе жалели, что не удалось довести задуманное до конца, что привело бы почти что к порабощению жителей деревни, которые работали бы только на покрытие нужд этих двоих зарвавшихся уродов, не брезговавших ничем ради собственной наживы.
Даже Ливерет, как оказалось, выполнял указания этих двоих не только ради верности, а ради вполне себе солидных отчислений от их прибыли. Преданность, безусловно, тоже присутствовала. Как выяснилось путём копания в памяти этих двоих, Ливерет был наёмным убийцей, которого схватили и собирались казнить. Эти же двое смогли договориться со стражей города и помогли наёмнику избежать наказания. Ливерет тоже был не дурак и быстро понял всю выгоду сотрудничества с двумя богатенькими ублюдками, которые возлагали на него всю грязную работу, а взамен помогали выйти ему «сухим» из любой ситуации и хорошо платили за это.
Приговор для этих двоих был лишь один — смерть. Услышав его, оба заголосили о своих правах, влиятельных семьях и кровной мести со стороны их родственников, но мне было плевать. Два быстрых движения мечей и две головы синхронно слетают с плеч, завершая первую часть судебного процесса.
Теперь пришла очередь суда над солдатами, принимавшими участие в акции усмирения. Именно такое название придумал Ливерет. Допрос идёт быстро, я читаю мысли и передаю старосте, насколько искренен тот или иной солдат. Из сорока оставшихся в живых пятеро охраняли имущество каравана и участия ни в чём не принимали. Их отпускаем сразу. Ещё трое не испытывали ни малейшего желания участвовать в этом, но выполняли приказ из страха за свои семьи. Их тоже было решено отпустить, хоть мнения и разделились. А вот оставшиеся тридцать два выживших охранника были с Ливеретом уже давно, в таких акциях принимали участие не впервые и сожалений о содеянном не испытывали никаких. Приговор всем — смерть. В качестве палача опять выступаю я.
Казнь напоминает какой-то извращённый кровавый конвейер — кричащих и вырывающихся солдат по одному подводят ко мне и ставят на колени. Я быстрым движением сношу голову, после чего тело и отделённую часть быстро уносят и приводят следующего. И так тридцать два раза. Наконец всё заканчивается, я стряхиваю кровь с мечей и убираю их в ножны. Слава Богу, это закончилось.
По пути к дому Ролдана замечаю мигающую иконку сообщения.