Начало

Ругался Лысок длинно, затейливо и красиво, что вызывало всеобщее одобрение и даже восторг. Убедившись, что его слушают, Лысок стал рассказывать, что случилось ему в одном отстойнике скорешиться с одним мужиком, а тот в этой самой, тюрьме зверячьей, уборщиком работал.

Что зоопарк – тюрьма для зверей, Гаору приходило в голову ещё в училище, когда их возили в зоопарк на уроки общей биологии. Но, тогда как пришло в голову, так и выкинул. Тем более, что после экскурсии им давали целый период свободно самим походить и посмотреть, повсюду были лотки с мороженым и орешками, а его карманных хватало на два пакетика орехов или один большой стаканчик мороженого, шоколадного с клубникой. И поездки в зоопарк были тем немногим, что он с удовольствием потом вспоминал. И даже сам туда несколько раз ходил. Даже после дембеля. Правда, уже не за мороженым, и не зверей смотреть, а ради укромных скамеечек за прудом.

От размышлений его оторвала команда строиться к вечерней еде. Лоб совсем не болел, и ошейник не мешал, Гаор его даже замечать перестал. Еда, поверка, одеяло, укладываемся.

– Сегодня не поём? – тихо спросил он Зиму.

– Посмотрим, – зевнул тот, – у этого не угадаешь. А чо, понравилось?

– Отбой! – стукнул по решётке надзиратель. – Старший, за порядком следи!

– А ну всем дрыхнуть! – тут же рявкнул Слон.

Когда надзиратель отошёл, кто-то вздохнул.

– Не фартит седни.

– Это он в карты, небось, продулся, – откликнулись с дальнего конца, – вот и лютует.

От надзирательского гнева их спас шум в дальней камере. Надзиратель пошёл туда, а потом, видно, забыл про них. Гаор, во всяком случае, заснул, когда в камере уголовников ещё слышались удары дубинкой и чьи-то крики. Спать под чужую боль он учился ещё в училищном карцере, а на фронте обучение закончилось. Рядом кровью истекают, а ты спишь, потому что другой возможности поспать, может, ещё долго не будет. Себя береги, тогда и Огонь сбережёт.

8 день

Утром мимо их камеры опять провезли трупы. Уже два. И Гаору объяснили, что надзиратель получит вздрючку от начальства, а может и штраф, что урон допустил.

– Это нас так берегут? – усмехнувшись, спросил он Седого.

Тот кивнул с улыбкой.

– Пока работать можем, ценимся.

– Ну да. А… потом? – рискнул он спросить.

– Не догадался ещё? – насмешливо посмотрел на него Седой.

Гаор кивнул и всё-таки решил уточнить.

– Печка? Я слышал, санитар одному сказал. Не можешь ходить, в печке лежать будешь.

– Да, печка, – жёстко ответил Седой. – Крематорий. При всех отстойниках. А пепел продают, на удобрение. Видел пакеты в магазине? Садоводы покупают.

Обычно, когда Седой что-то говорил, сразу собирались слушатели, а сейчас… ни один даже головы в их сторону не повернул, будто не слышали. Не хотят слышать – понял Гаор. Он тряхнул головой и отвернулся. Он видел эти пакеты. Серые, с зелёной полосой по диагонали и рекламной надпечаткой. «Высокоэффективное натуральное удобрение!» Ещё работая в отцовском саду, когда Сержант заставлял его помогать садовнику, и в училище. Видел. И ни разу не задумался о том, что это за чёрно-серый порошок. Об этом никто не говорил. А ему не приходило в голову спросить. А если бы и спросил, что бы ему ответили? Наверное, то же, когда он спросил о другом, о белых гранулах, похожих на рис. «Химическое удобрение. Сыпь понемногу, можно сжечь корни». А то из чего делали? Тоже… из кого-то…

Гаор слез с нар и пошёл к крану. Снял рубашку и стал обтирать грудь и плечи, набирая воду в пригоршню.

– Не спеши, Рыжий, – хохотнули за спиной, – перед торгом вымоешься.

– Не мешай, он правильно делает.

– Чего? Вода здесь не матёрая.

– Верно, мёртвая вода.

– Вода везде материна.

– А не живая.

– Так и ему не сглаз смыть.

За его спиной спорили, щедро сыпля малопонятные и совсем непонятные слова. Он не вслушивался и не вдумывался, занятый одним: не дать воли вскипавшему внутри бешенству. Вода помогла мало, ожидание наполненной пригоршни только раздражало, и он отошёл от крана, оглядел камеру. Размяться что ли, а то опять суставы дубеют. Как он это объяснит остальным, он не думал. Тело требовало движения, и мышечная усталость – он это хорошо знал – всегда помогала от ненужных мыслей.

Гаор отошёл в угол к решётке, встал в стойку и стал отжиматься от стены.

– Рыжий, ты чо?!

– Слон, Рыжий стенку лбом долбит!

– Всё, спятил с ума.

– Держи его, а то…

Его схватили сзади за плечи и оторвали от стены.

– Рыжий, очнись!

Гаор недоумённо осмотрел встревоженные лица.

– Вы что?

– А ты чо?

– Чего с тобой?

– Иди сядь.

Его отвели и усадили на нары.

– И зачем это тебе понадобилось? – спокойно спросил Седой.

– Суставы застывать стали, – всё ещё не понимая причины переполоха, стал объяснять Гаор. – В одиночке когда сидел, разминался, ну, и здесь…

– Понятно, – кивнул Седой. – Отпустите его, всё правильно. Он же на прогулку не ходил, вот и застоялся.

– А-а!

– Это как коня если долго не выводить, он обезножит.

– Ну, паря, напугал ты нас.

– Надо ж такому…

Уже смеялись. И над ним. И над своим страхом.

– Думаем, всё, щас кусаться будет.