Начало

Гаор, все эти дни старательно не думавший о душе и старавшийся не замечать влажной, пропитанной запахами пота и параши, духоты в камере, мылся с неизведанным до сих пор удовольствием, даже не замечая отсутствия обычных перегородок. Непривычно было мыть голову, ощущая пальцами волосы.

– Мыло с башки смой, – сказали рядом, – а то зудеть будет.

– Ага, спасибо, – поблагодарил Гаор.

Наконец он промыл голову так, что волосы заскрипели под пальцами, и открыл глаза. Нашёл взглядом Седого. Надо бы узнать напоследок. Гаор вышел из-под душа и прошлёпал к скамейке, где Седой сосредоточенно оттирал себе мочалкой ступни. Сел рядом.

– Ну? – спросил, не поворачивая головы, Седой.

– Чего все испугались?

– С чего взял? – с несвойственной ему угрюмостью спросил Седой.

– Заметил.

– А что кранов нет, тоже заметил? – по-прежнему угрюмо ответил вопросом Седой.

– Д-да, а что, как-то связано?

– Ещё как.

Седой, наконец, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.

– Всё включается с пульта, дверь закрывается герметично, надзиратель с нами не заходит. Всё понял?

– Ничего не понял, – честно ответил Гаор.

– Ну, так пойми и запомни. Когда запускают назначенных к утилизации, то вместо воды включают газ, из тех же рожков.

– Какой газ? – тупо спросил Гаор, не желая понимать услышанное.

– Дурак. Чему тебя только на химзащите в училище учили. Были уроки?

– Были.

– Ну, так вспомни. И иди, вон потри кого, если сам вымылся.

Гаор послушно отошёл, мучительно пытаясь не понять, ведь ему все очень доходчиво объяснили, а… а согласиться с этим. Конечно, утилизация это понятно что, но чтобы вот так…

– Кажин раз трясусь, – доверительно сказал ему мылившийся рядом Бурнаш, – тут ведь ежли что, кому ты мёртвый про свою категорию говорить будешь.

– Затрясёшься, – кивнул Гаор, задним числом не понимая, а ощущая этот страх перед неотвратимой, но прошедшей мимо смертью. Как вот повисела над тобой мина, когда не знаешь куда бежать, и упала, и ты в мёртвом пространстве остался. Уже встал, землю с себя стряхнул, и вот тут тебя смертный колотун начинает бить.

– Спину потри, – попросил Бурнаш.

– Давай, – согласился Гаор.

Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.

– Лады, давай ты теперь ложись.

– Давай, – согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. – А ты и мохнатый! – вырвалось у него.

Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил:

– А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, – и утешил, – ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.

Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.

Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.

– Эх, кончилась банька, – вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.

– Это ж рази банька, – откликнулся Бурнаш, – так, баловство одно.

– Всё, – встал Седой, – пошли.

Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.

Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.

– С башки начни, – посоветовал ему, пряча лицо в полотенце, Зима, – чтоб на вытертое не стекало. И волосы раздвинь, чтоб клеймо видели.

Гаор молча, понимая, что надзиратель разговоры не одобряет, кивнул. Вытерев голову и расправив надо лбом волосы, он, как говорила ему врач, приподнял себе ошейник, вытер насухо основание шеи и опустил ошейник. Двигался тот намного легче. И стал вытираться дальше, по-прежнему наблюдая за остальными. Они старослужащие, а он новобранец.

Вытершись, использованные полотенца сбрасывали обратно в ту же коробку и брали из четвёртой, стоявшей чуть поодаль, другое полотенце, заметно меньшее и белое. Его повязывали вокруг поясницы, стягивая узел на лобке.

– Узел простой делай, – тихо сказал Чеграш, – чтоб, если прикажут, заголиться по-быстрому.

Внутренне содрогаясь от предстоящего унижения, Гаор завязал полотенце, чтоб, как у остальных, ягодицы оставались открытыми, а свисающие концы спереди только-только прикрывали гениталии.

Странно, но надзиратель не торопил их. И только когда они уже все были готовы, дубинкой показал им, чтоб они встали перед ним в шеренгу, оглядел их и, ткнув дубинкой, заставил Мальца перевязать полотенце, чтоб концы слишком не свисали. И открыл перед ними дверь.

– Выходи.