Начало гражданской войны

Для смягчения этого, молодым сибирским генералом Пепеляевым, героем взятия Перми, был поднят вопрос о призыве сперва сибирской интеллигенции для составления из нее известной основы, которую можно было бы, в ближайшем будущем, пополнить мобилизованными солдатами. Вопрос этот возник при участии общественных кругов. Он был обсужден всеми политическими группами, имевшимися в то время в Омске, после чего был внесен в совет министров, где и прошел. Однако этот план в жизнь не претворился вследствие опоздания прибытия обмундирования от союзников, а также получения сведений о намерении красных перейти в наступление. Последнее же обстоятельство было весьма серьезно, ибо в гражданской войне инициатива играет, несомненно, роль гораздо более серьезную, чем в обыкновенной, что и следовало учитывать, даже при сознании, что своя армия к этому неготова.

Поход, как известно, начат был блестяще. Армия, пройдя более 400 верст в течение месяца, находилась в 60 верстах от Самары, и только весенний разлив заставил ее остановиться. Последнее обстоятельство ее и погубило, ибо красным удалось, сделав отчаянное усилие, собрать ударные части со всей России, прорвать фронт к северо-западу от Оренбурга и, вырвав инициативу, остановить дальнейшее наступление всей огромной армии, насчитывавшей несколько сот тысяч человек.

Жизнь в Омске к моменту моего туда приезда была недорога; продукты были в изобилии. (Цены, примерно, стояли такие: пшеничный хлеб менее рубля за фунт, масло З¹/₂ — 4 рубля за фунт, обед в ресторанах с неограниченным количеством хлеба 4–5 рублей.) Зато с квартирами было более чем трудно. Город, вмещавший в мирное время немного более 100 тысяч жителей, должен был принять беженцев количеством превышающим 500 тысяч, и потому буквально нельзя было найти себе места. Даже сама директория, как и иностранные миссии, помещалась в вагонах. Мне пришлось поселиться в вагоне адмирала Колчака, только что приехавшего с Востока.

После переезда директории в Омск, что произошло, как я говорил, в десятых числах октября, отношения ее к сибирскому правительству создались довольно странные и были мало урегулированы; все время чувствовалось, что роль директории — какая-то вымученная, неестественная. Авторитета власти у нее не было, деловитости тоже. Искать объяснения этого надо в искусственном ее создании, вынужденном компромиссе. Надо отметить, что сибирские представители на уфимском совещании порывались неоднократно уехать, предвидя, что реальных и полезных результатов достигнуто не будет. Слишком разно представляли себе разрешение вопросов деловые сибиряки и искушенные в программах члены Учредительного Собрания. Даже главнокомандующий генерал Болдырев и его штаб не чувствовали себя хозяевами в своем деле. Одним словом, вся обстановка сложилась неблагоприятно, и в скором времени в поисках выхода из создавшегося положения, а именно в 25 числах октября, был поднят вопрос о реорганизации правительства.

Тут начинает фигурировать имя адмирала Колчака. Колчак появился в Омске незадолго перед тем, проездом из Японии в Европейскую Россию. Во время остановки своей в Омске он был приглашен местными кадетами, с председателем комитета неким Жардецким во главе, а также и другими близкими к ним кругами для обсуждения общего политического положения. В конечном итоге правительством было предложено Колчаку занять сперва пост морского министра, а через несколько дней и военного. Переговоры эти затянулись в связи с общей реконструкцией кабинета более чем на две недели. Вопрос осложнился тем, что Колчак высказался категорически против сохранения эсером Роговским должности товарища министра внутренних дел по заведыванию полицией, находя, что Роговский, как член партийного комитета, не должен занимать этой должности, ибо вооруженная сила, каковой является полиция, должна непременно быть в нейтральных, а не партийных руках. Этот факт я могу лично удостоверить, так как случайно мне пришлось помогать в конце октября переписывать указанные им доводы в секретном письме, адресованном на имя генерала Болдырева. После долгих переговоров удалось убедить Колчака принять портфели военного и морского министра, оставив эсера Роговского на месте. Его вступление в состав кабинета, как и назначение инженера Устругова на должность министра путей сообщения, считались весьма желательными в целях поднятия известными именами престижа сибирского правительства за границей. В состав правительства усиленно приглашался на пост министра иностранных дел и кн. Кудашев, наш посол в Пекине, а также Щепьин, советник посольства в Токио. Однако эти приглашения не увенчались успехом, ибо дипломаты наши предпочитали без риска, с комфортом, сидеть в посольских домах.

Таким образом было переформировано сибирское правительство, и 6 ноября оно в обновленном составе вступило в исполнение обязанностей, имея над собой в качестве верховной власти — директорию.