Начало гражданской войны

На Пограничной стоят наши эшелоны так называемого туземного полка; вид отвратительный, кругом невероятная грязь, по внешности какие-то подозрительные оборванцы; часть эшелонов приткнута на разъездах; кругом ни деревца, вокруг вагонов кучи отбросов и экскрементов; вагоны похожи на мусорные ящики; половина солдат состоит из хунхузов-китайцев, которые вследствие жары сидят и ходят в костюмах Адама.

И в то же время на ст. Пограничной стоят китайские войска, поразившие меня своим приличным видом и внешней дисциплинированностью.

Еще в Харбине бросалось в глаза, что китайцы в китайских войсках одеты по форме и внешне подтянуты в то время, как китайцы-солдаты на русской службе ходят, напоминая фронтовых товарищей 17 года, — грязные, оборванные, в расстегнутых шинелях, представляя собою каких-то босяков с Хитрова рынка.

На Гродековской платформе целое гулянье; много подмазанных сестриц, больше бальзаковского возраста, окруженных роями юных и пожилых жеребчиков весьма расхлястанного вида. На Таловом разъезде стоит штаб российских войск, имея в хвосте два вагона с машинистками.

15 августа. Утром имел свидание с Флугом, который предложил мне место помощника военного министра с окладом 18 тысяч рублей в год.

В ответ на предложение высказал Флугу свое служебное credo, при чем заявил, что основанием всего считаю немедленное упразднение всех вольных организаций и атаманов и переход на планомерное, неторопливое создание новой армии, начав с приведения в порядок казарм, сформирования школ и учебных команд, реального разрешения всех вопросов довольствия; по современной обстановке необходимо обставить офицеров и солдат самым заботливым образом и наладить весь уклад так, чтобы сразу же можно было ввести части в строгие рамки устава внутренней службы, этого основания дисциплины и порядка. Нельзя ввести новые части в разгромленные казармы и требовать от них порядка.

Флуг ответил, что и он и Хорват того же мнения, но что нельзя рвать все уже образовавшееся сразу, а надо ждать, пока все это изменится само собой. На это я возразил, что с такой тактикой согласиться не могу, так как каждый день существования атаманщины укрепляет ее положение, привязывает к ней молодежь, распускает, развращает и гноит последнюю.

И красный и белый большевизм, это — смертельные внутренние опухоли, и против них нужна немедленная операция. При наличии атаманских вольниц и атаманов, не признающих ничьей власти, невозможно создавать что-либо здоровое и прочное, так как большинство предпочтет болтаться и наслаждаться у атаманов, чем служить и трудиться у нас.

Вернувшись от Флуга, несколько часов думал, на что решиться; несомненно, что моя программа не пройдет, а в таком случае нет никакой надежды на успех предстоящей работы.

После долгой борьбы решил пожертвовать возможным благополучием для семьи и отказаться; написал Флугу письмо, поблагодарил за доверие, высказал причины, заставляющие меня уклониться от предлагаемого назначения.

16 августа. Из разговоров со старыми сослуживцами узнал, что все разговоры о сильной и дисциплинированной армии приморского земства, такие же мыльные пузыри, как бахвальство атаманов их отрядами; как и везде, здесь на-лицо только штабы, а штыков — как кот наплакал (в двух полках по 200–300 штыков, а в остальных на-лицо только штабы).

От Латкина узнал подробности «геройского взятия отрядом гардемаринов большевистского парохода у устья Сунгари». С этим очень носились в Харбине и чествовали участников, награжденных за это дело георгиевскими крестами.

На пароходе ехал подчиненный Латкину таможенный чиновник, подавший рапорт, в котором описывает безобразия и насилия, учиненные героями при захвате не сопротивлявшегося парохода; по «обстоятельствам момента» рапорт оставлен без движения.

17 августа. Начатые формированием полки тают с каждым днем, так как молодежь тянет к Калмыкову; здесь очень скучно, установлены занятия и очень донимают тяжелые караулы, а в отрядах веселье, разгул и ничегонеделание; немногие уходят, ища подвига и боевой жизни, а большинство ищет, где легче служить и больше платят.

Из многочисленных сообщений из самых разнообразных источников несомненно, что вторжение в пределы края хорватовских хунхузов и их усмирительные меры и сожжение деревни Нижняя Девица принесли для белой идеи самые печальные результаты. К Хорвату население отнеслось сначала безразлично, но после учиненных насилий, умело размазанных большевиками и эсерами, все приникольское население потребовало у земства общей мобилизации, дабы прогнать и истребить насильников.

Старые сибирские офицеры, бывшие это время в Никольске, говорили, что, не будь этих драгонад, весьма вероятно, что при умелом обращении с населением, последнее в лице наибольшей, здоровой части могло стать на сторону Хорвата и «снизу» признать его власть, т.-е. дать этой власти такой беспроигрышный козырь, как народное одобрение.