Начало хороших времен

Он лежал неподвижно, заслоняясь локтем от света на столе, лицом к окну и представил, что ему вот тоже, в сущности, ничего внешнего не нужно. Что ему мешает?.. Ничего. Ему ничего не нужно!.. Хитроумные мальчики, бывшие факультетские мальчики тысяча девятьсот тридцатого года рождения, в каких чертогах процветаете вы? Давайте подумаем о себе. Чего изволите?.. Ничего. Только спокойствия и силы духа… «Но ведь абстрактной нравственности, учтите, не бывает, — подумал Олег Петрович, — Не бывает». И повернулся на бок.

Все-таки, наверное, он задремал, хотя это был не сон, потому что довольно ясно слышалось через дверь, как с трудом по железной лестнице, по ступеням все ближе, громче, ближе, громче постукивают по железу костыли.

«Иван Сергеевич?» Он привстал наконец и, нашарив, быстро сунул ноги в ботинки, тихо подошел к дверям: ничего не было слышно…

Не понимая, Олег Петрович отпер замок, осторожно вышел в безлюдный коридор. Потом приложил, озираясь, ухо к самой близкой, к Ниночкиной двери: под сурдинку там визжали битлы и постукивали каблуки. Девочки с мальчиками танцевали?..

«Современной молодежи, — грустно подумал он, — любые искания ни к чему», — и повернул налево, к лестнице, где тоже не было никого… Только напротив, из неприкрытой двери Кирилла Афанасьевича, проступал отчетливо красноватый свет!

«Здесь!! — обрадовался Олег Петрович. — Ну, конечно». И деликатно постучал:

— Мне можно к вам?..

— Пожалуйста, пожалуйста, заходите!

Олег Петрович пригладил волосы, одернул свитер и открыл дверь, и первое, что он увидел: посередине комнаты на столе непонятно зачем стояло дерево, необыкновенно пышное, с большими и такими блестящими под красным мохнатым абажуром, точно измятыми, точно ненастоящими листьями — кажется, это был лимон в деревянной квадратной кадке, и мелькнуло сразу, как свисают повсюду плоды между листьев, но плодов там не было. И за столом сбоку от дерева стояли только пустые стулья.

— Вы один?! — Олег Петрович в растерянности огляделся: с железной кровати, улыбаясь, вставал радушно Кирилл Афанасьевич, такой мизерный, заспанный, но совершенно одетый и даже в меховой безрукавке.

— Я один, да-да, — подтвердил, качая белой своей бородой, Кирилл Афанасьевич, только почему-то шепотом, и уставился на Олега Петровича с торжествующим, ну прямо с невероятным интересом, он даже голову свесил набок, вдруг сощурясь от проницательности и догадки: — Вам почудилось?! Да?! Вам почудилось?!

— Кажется, — разозлился Олег Петрович, с подозрением оглядев комнату.

— Это бывает, — объяснил, утешая его Кирилл Афанасьевич, — здесь бывает, — и, бережно надев на голову свой черный колпачок — вроде самодельной академической ермолки, — согнул три раза, разминаясь, худенькие руки в локтях. — Видите ли, — сказал он Олегу Петровичу иронически, — это довольно старый дом, и как говорят, но только суеверные некоторые люди, что это дом с привидениями. Ненаучная мистика, так сказать, на исходе двадцатого века. Прошу прощения, еще немножко… — И, расставив дрожащие руки в стороны, молодцевато поднял ногу, только не вперед, а назад, и от этого получился живой аэроплан: в псевдоермолке на белых волосах, с белой бородой вниз; Олег Петрович, сдерживаясь, прикусил губу.

— Уф, — наконец удовлетворенно выдохнул Кирилл Афанасьевич, усаживаясь на стуле. — Прошу вас, садитесь, садитесь. Сейчас мы выпьем водочки.

— Сажусь, — сказал Олег Петрович, усмехнувшись. — А здоровью-то не повредит?

— Не повредит. Мы немножко давайте… По обычаю. Для здоровья. — И откуда-то из-под дерева достал старик графинчик, уже не полный, и два стакана маленьких граненых.

— Представляете, — подмигнул Кирилл Афанасьевич с улыбочкой, аккуратно разливая, — соседи наши внизу, из подвала, люди не робкие, но очень боятся привидений. Бывшие уголовники в большинстве, урки бывшие, — неприязненно покачал он головой. — Они даже спят с зажженным светом! Верите?

— Верю, — сказал Олег Петрович и покосился едко на лампу огромную под абажуром.

Кирилл Афанасьевич тоже посмотрел на абажур, на Олега Петровича, усмехнулся и с удовольствием поднял стаканчик:

— Значит, за вашу молодость и вашу храбрость!

Олег Петрович побагровел и выпил молча.

— Когда-то в доме этом, — уже добродушно кивнул Кирилл Афанасьевич, несколько пожевав губами, словно закусывая водку, — давным-давно была тюрьма уездная. Потом, знаете, перестроили, перегородили, все двери новые, окна сделали венецианские. А я-то помню ве-ли-ко-лепно, как заходили с мешочком старые нищие. Заходили! Постучится, бывало, оглядит комнату: «Батюшка, а в этой камере я сидел». — И Кирилл Афанасьевич захихикал, захихикал очень противно, моргая от смеха и слез. — Понимаете?!

«Старый шут, — брезгливо понял наконец Олег Петрович. — Надо уматывать поскорей. Что за бред…» — И, принужденно пожав плечами, отодвинул пустой стаканчик.