Начало пути

Все армейские дополнения отвезли ко мне. Инструменты лягут в откидные скамейки. Комплект для дезактивации не нужен, но металлический ящик для него будет приспособлен под инструменты. Канистра – она никогда лишней не бывает, а с креплением к стенке машины тем более. Держатель автомата на фиг, а вот ЗИП стоит разместить, где положено по армейской инструкции. В общем, чуток доработать надо.

Разговоры

– Что, доволен? Доволен, да? Выдумщик ты наш. Чудак на букву «М».

– Не, ну чего…

– Чего? Кто кричал «зуб даю»?

– Виноват, ошибся.

– «Знаю, где Сёма золотой общак заныкал! Может, пацан его и охраняет!» Ага, всё верно. Только пацан к девкам в кино сбежал. Золото его не волнует. Да и не нашли ничего. Ты сам с Василием все ящики обшарил. Много сыскал?

– Говорю же, виноват. Ошибочка вышла.

– Мне твоя «ошибочка» знаешь чего стоила? Я таких людей просил! Такой обмен организовал! Думаешь, Ваську просто было уговорить на посредничество? Он себе выпросить газик планировал. А права?! Мне паря за них три копейки даст, а я людям много чего должен буду сделать. «Семён торопился, кроме как в контейнер, никуда спрятать не мог». Твои слова?! А был ли вообще общак?

* * *

– Я с пацанами профилактическую беседу провел.

– Кузьмич, ты про кого?

– Про Миху с Коляном. Про икру.

– Зачем? Сам же сказал, мелочь.

– Мой молодой меня разбередил. Говорит: «Зачем инструменты отдавать?» Я и задумался.

– И чего придумалось?

– Илья, ты же видел железки?

– Видел.

– Мне ребята тоже рассказали, что увидели. Ящик замков, лом, разобранный на три части, огромные клещи. Было?

– Вроде было. В чём дело-то?

– Фомич, гитара, лапки, балерина и прочее, и прочее, и прочее. Сбросил он инструмент, Илюша. Получать не будет. Боится Костров этих железок. Калина набор медвежатника оставил.

– Да ты что! А сбрасывать зачем? Хранение ненаказуемо.

– А как придут к нему друзья-приятели да попросят инструмент! Он отказать сможет? Нет! А это уже соучастие, срок светит! Лёшку не зря Вумным зовут. Красиво хвост отрубил.

* * *

– Миха, что делать-то будем?

– А чего делать? Ничего! Кузьмич сам сказал: «Первый раз прощается, второй запрещается…» Посылку он прошляпил, отправили без него. Поймать не сможет. Ну, поругался он на нас чуток. Ну, повинились мы в дурости. Про Кузьмича Писарю скажем, пусть с человеком свяжется, объяснит расклад. Всё! Тема закрыта. Тут другой вопрос возникает – что за стукачок у нас завелся?

– Не Лёха. Он козырный пацан.

– Про Лёху речи нет. Про наших пацанов тоже. Кузьмич только про бочонок знал, а про стекло вовсе не в курсах.

– Точно. Значит, на заводе постукивает барабанщик. Там нас видели трое.

– Гарик не в счет, он из блатных.

– Миха, ты гений! Гарик! Помнишь, его летом за драку приняли? И отпустили без последствий.

– Всех троих проверим, однако. Пацанам шепну, организуем. Найдем падлу!

15.01.1973

В понедельник, войдя в класс, обнаружил стайку девочек, окруживших Жанну. Это довольно обычное зрелище. Но рядом стояли мальчишки и тоже что-то внимательно слушали. Оказывается, подруга уезжает в Петропавловск и сегодня пришла в нашу школу последний раз.

После уроков Жанка меня тормознула и сказала, что ей надо со мной поговорить. Когда класс опустел, подошла ко мне, поцеловала теплыми мягкими губами и сказала:

– Спасибо, Алёша. От меня и от мамы с папой спасибо. Папе рассказали, кто ходил к председателю райисполкома за нас хлопотать. Ты мне очень нравишься, но к выходным мы уедем в Петропавловск, нам там дают квартиру. Прости, однако в Москву учиться я не поеду. Зато буду тебе часто писать. Останемся просто друзьями, ладно?

Не дожидаясь ответа, еще раз поцеловала в губы и сбежала.

Не знаю… Ничего я не хлопотал. Сказал просто. Про «останемся друзьями»… Сейчас-то мы кто? Не успел додумать эту мысль, как в класс вихрем ворвалась злющая Комариха.

– Ты зачем с этой жирной коровой целовался? – грозно спросила комсорг.

– Она сама меня чмокнула, – почему-то стал оправдываться я, но тут же нашелся: – А мне пришлось терпеть, ведь ты же не даешься.

Услышав обвинение, девочка просто задохнулась от возмущения. Но я шагнул к ней, обнял и стал целовать. Она зажмурилась, напряглась, однако даже не пыталась вырываться. Целоваться Лёлька не умела, но быстро и с удовольствием начала учиться. Мои руки гуляли по всему ее телу, преодолевая слабое сопротивление, под шепот: «Лёшенька, не надо. Миленький, не надо. Стыдно очень». Не знаю, чем бы это закончилось, но мы услышали голоса ребят, идущих по коридору. Комсорг вырвалась и быстро привела себя в порядок. А провожать себя категорически запретила.

В очередной раз понял, что ничего не понимаю в женщинах. Я никак не ожидал, что Лёля вызовет во мне такую волну теплоты и нежности. Почему Лёля? В журнале она записана Алёной Комаровой. Алёнушка! Так теперь буду звать ее. Только в школе больше целоваться нельзя, тем более тискать девочку. Я уеду, а ей еще целый год здесь учиться.

С этими мыслями и направился в гараж.