— У меня есть такая, но откуда ты знаешь?.. — говорит она, подходя к одному из шкафов.
— Мне многое ведомо... — вновь улыбается жрица, прислушиваясь к слышимому ей одной журчащему смеху.
— А, понимаю! Это он для тебя заказал! Конечно для тебя! Зачем она Дену? Наш садовник занимается только внутренними садами Цитадели, где уж ему дубы выращивать... — алхимик на мгновение прекращает просматривать ряды реторт и оглядывается, задумчиво морща морду. — Вообще-то, мог бы и написать! Ну, что заказ для тебя. А то прислал письмо — ни здравствуй, ни прощай, сама посмотри... Хм... Где же... Я же его в карман... Ладно, потом найду. Наверное, переложила... Я такая забывчивая... Вот.
Паскаль достает из шкафа коричневую флягу. Толстостенная, тяжелая, как будто вырезанная из дубовой коры, фляга пахнет травой, теплой землей и чуть-чуть навозом. Пробка ее плотно заткнута и залита воском, а на боковине вырезан знакомый жрице символ — двойной крест...
— Странно... — опять морщит лоб Паскаль. — Я же точно помню, что переливала состав в стеклянную бутылку... Плоскую такую, зеленую... Напрочь не понимаю, откуда у меня фляга?.. Ну да ладно, свое дело сыворотка сделает, хоть ты ее в ночную вазу налей. То есть, хоть из ночного горшка под корень ростку вылей!
— Спасибо Паскаль! — улыбается жрица, бережно принимая флягу. Спрятав сосуд в сумку, волчица-морф кладет лапу на плечо алхимику, взгляд жрицы становится строгим и торжественным. — Солнцем и землей, дождем и ветром благословляю тебя, служительница знания. Да освежит тебя дождь в час жажды, да осветит солнце твой путь, да ляжет дорога тебе под ноги и да принесет тебе удачу ветер.
— Ага, пусть принесет... Удача мне пригодится! — Паскаль искоса бросает взгляд на стопку нотных книг, лежащих на столе.
— В делах сердечных, тебе удача не нужна — смеется жрица, закрывая за собой тяжелую дверь. — Все уже предопределено...
— Предопределено?! Что предопределено?! — Паскаль безуспешно дергает ручку двери, потом откидывает щеколду и выбегает на площадку винтовой лестницы. Но проход пуст, лишь журчащий, едва слышный смех тает в воздухе, да неизвестно как залетевший в древнюю башню ветерок ерошит жесткую шерсть меж длинных игл...
Ладан горит, и пряный запах его наполняет воздух.
Свежий, зеленый дубовый лист лежит в центре пня — место концентрации сил.
Четыре стихии призываю я, четыре круга замыкаю я.
Первый круг черного песка со дна глубочайших пещер — символ земли. Второй круг синего песка со дна моря — символ воды. Третий круг желтого песка из самого сердца южной пустыни — символ солнца. Четвертый круг голубого песка со склонов поднебесных гор — символ воздуха.
Шум дождя, шорох веток, шелест ветра — все осталось там, за границами кругов. Здесь — лишь тишина и покой.
Я начинаю:
Холодный, промозглый, леденящий ветер ерошит мою шерсть.
Ветер, дующий только внутри круга.
Ветер ниоткуда, ветер вникуда...
Но как он отличен от Его ветра!
Там, в пещере, ветер нес запах весны, запах рассвета, аромат вечной юности...
Здесь, посреди летнего леса, ветер несет промозглый запах глубокой осени. Холод и стужа, без надежды и просвета. Запах будущего, которому не суждено свершится. Шелест опавших листьев, шорох ветвей. Мертвых ветвей, которым уже не суждено одеться весенней листвой...
Она пришла.
Я поднимаю взгляд от сморщенного и засыхающего листка, лежащего в центре пня. Она здесь — летящий вихрь желтых и черных дубовых листьев на миг принимает вид обнаженной женщины и тут же бессильно рассыпается полупрозрачной тенью...
И я слышу ее голос. Шуршащий, едва различимый, как шелест опавшей листвы:
— Госпожа... — мой голос пресекается, ибо я вижу тень смерти в ее глазах. Она еще жива, но день ее близок... — Госпожа, я пришла принести извинения... И возместить ущерб.
—
— Госпожа! Я... Я понимаю твое горе... Я не могу исправить содеянное... И никто не может. Но... Я могу сказать — прости нас госпожа! Если это в твоих силах, прими мои слова... И мои дела.
Я открываю сумку — достаю лопатку, росток в горшке и флягу.
Вырыв ямку во влажной от дождя земле, я выливаю под корни дубовому ростку флягу.
Старый пень укроет росток от ветра.
Его корни послужат ростку удобрением.
Что ж...
Я гляжу на дриаду.
Ее тень, ее фигура, сотканная из мертвых и умирающих листьев, нависает надо мной, а ледяной, промозглый ветер рвет мою шерсть... Она шепчет, и шепот ее громом отдается в ушах: