Начинается ночь

Он правильно сделал, что приурочил доставку к послеполуденному солнцу. Более выигрышного освещения нельзя и представить. Замечателен этот глубокий золотисто-зеленый тон бронзы. Абсолютно замечательно и точно найденное равновесие между классикой и шаржем, идеально соответствующее выверенно-запущенному саду с высокими экзотическими травами и вкраплениями цветущих лекарственных растений.

Ваза, как Нарцисс, стоит на краю пруда, отражаясь в бледно-зеленом зеркале воды, и это удвоение каким-то образом подчеркивает ее непростую, но мощную симметрию, особую неправильную правильность ее ручек, похожих на два больших уха.

— Потрясающе! — говорит Питер. — Как вам?

— Да, — отвечает Кэрол.

— Вы подходили к ней поближе?

— О, боже, да. Меня бросило в краску. А последний раз, если не ошибаюсь, я краснела в середине восьмидесятых.

— Надеюсь, шнауцер не умеет читать.

Кэрол хохочет. О'кей, пора признать, что он ревнует Кэрол к Миззи. Да и как ему хотя бы немножко не чувствовать себя этакой старой клячей а-ля Вилли Ломан.

— Забавно будет переводить избранные места Ченам.

Я люблю вас, Кэрол, за то, что вы есть. Много ли найдется в Гринвиче таких увлеченных и незашоренных людей.

Тайлер и Бранч с бородами и в хипповом прикиде (спасибо, Тайлер, что ты не надел свою футболку "Сожри богатых"), что Кэрол, скорее всего, приятно. Разумеется, она и не подозревает, насколько им обоим противно тут находиться, да еще и устанавливать этот, по их мнению, кусок дерьма, стоимостью в миллион долларов. Но после инцидента с картиной они, конечно, ничего не могут себе позволить. Питер подходит к ним с таким видом, словно это его лучшие друзья.

— Отлично, ребята, — говорит он.

Как раз в этот момент они сдвигают вазу на пару сантиметров вправо, чтобы ее основание пришлось ровно по центру стального квадрата поддерживающей колонны.

Это всего лишь украшение. Нет, не думай так.

Тайлер бурчит в ответ что-то невразумительное. Он, конечно, понимает, что его скоро выгонят, и, конечно, думает, что это только к лучшему (не исключено, что, вернувшись позавчера домой, он сказал своей подружке что-нибудь вроде "нужно подыскать другую халтуру, а не то как бы в следующий раз я не только его говеную картину, а его самого не проткнул"). Бранч, однако, само дружелюбие, притом что едва ли на душе у него веселее, чем у Тайлера (Бранч делает кримоподобные конструкции из строительного мусора и осколков зеркального стекла, либо не замечая, либо не желая замечать явную перемену тренда: от уродства к красоте), но ему не хочется терять место. Кэрол с Миззи подходят и останавливаются рядом с Питером.

— Может быть, выпьете кофе и съедите что-нибудь, когда закончите? — обращается Кэрол к Тайлеру и Бранчу.

— Не получится, — отрезает Тайлер. — Надо сразу возвращаться в галерею.

— Но спасибо, — что есть сил улыбается Бранч. Похоже, он тоже злится на Тайлера. Молодец, сукин сын — нахамил богатой пожилой даме, покупающей произведения искусства.

— В общем, — говорит Питер, — если вам кажется, что вам это по душе, поживите с ней какое-то время, покажите его Ченам, паре-тройке шнауцеров, а потом мы поговорим.

Никакого давления, даже намека на давление.

— Хорошо. Но вообще-то я вполне уверена. Вы меня знаете. Нерешительность мне не свойственна. В Криме я сомневалась с самого начала.

— Пожалуйста, подтвердите, что я вас не подталкивал.

— Питер Харрис, никто — ни мужчина, ни женщина — не может меня ни к чему подтолкнуть.

На лице у Кэрол появляется удивительно привлекательная холодно-ироничная улыбка, и на какое-то мгновение Питер видит ее такой, какой она, вероятно, была в молодости: богатая дочь богатых родителей (деньги идут от деда с бабушкой), чья американская мечта стала реальностью: их ребенок имел все от рождения — девочка занималась верховой ездой, играла в теннис и флиртовала, ровно сколько нужно с кем нужно. Всего за три поколения (дедушка с бабушкой были выходцами из Хорватии и носили фамилию Григ) они смогли произвести на свет красивую ладную хваткую девушку, излучавшую атлетическую энергию. Кэрол, несомненно, была и обаятельной, и свежей, и живой, и умной. От женихов не было отбоя, и она могла позволить себе выбирать. Билл Поттер (сейчас шестидесятидвухлетний) предложил ей тело звезды легкой атлетики и то, что местная знать, вероятно, должна была счесть хорошим именем (оп! — и Григ превратилась в Поттер), и ровно столько брахманской глупости, чтобы можно было не опасаться, что Кэрол окажется в тени.

— Эх, если бы все мои клиенты были как вы, — говорит Питер и тут же спохватывается, что можно было бы употребить какое-нибудь менее формальное слово, чем "клиент". А впрочем, к черту! — он сказал то, что думал. Ему нравится Кэрол Поттер, он ее уважает. Ему слишком часто приходится иметь дело с покупателями, у которых нет ничего кроме денег и завышенного самомнения.

Миззи отправился бродить по саду. Задумчиво глядя ему вслед, Кэрол говорит:

— Чудный мальчик.