Начиналась жизнь

— Готов!

Андрей несколько раз прошелся по комнате и вдруг резко повернул бритую голову к Кириченко.

— Ну, очень хорошо, — и протянул ему руку. Тот встал и, смущенно улыбаясь, крепко пожал руку Андрею.

— Все будет в порядке, товарищ Андрей, жизни своей не пожалеем.

— Вот это ты уже говоришь глупости, — ответил Андрей, — как раз жизни надо сохранить. На фронт идет много комсомольцев, молодые парни, девушки — горячие головы! Сами полетят навстречу пулям, — значит, нужна там твердая рука, которая преградила бы им дорогу к бесполезной опасности. Даром погибнуть — небольшого ума дело.

— Разумеется, товарищ Андрей.

— Ну, так будь здоров, Кириченко! Ежели что, дай знать, вышлем подмогу. Но главное — разгромить банду, и береги ребят… Ну, счастливого!

Вечером второй красноармейский полк выступил с Демиевки. В первых рядах шагал Миша Ратманский, высокий, гордый, одетый, как всегда, в черную сатиновую блузу.

На улицах собралось много народу — проводить храбрых парней и девушек. В рядах шагавшей молодежи раздавались веселые шутки, смех, и это бодрое настроение в конце концов передалось и провожающим. Мать Любы стояла в сторонке и с любовью и гордостью глядела на дочь — она теперь так красива, Люба, что не наглядеться на нее. Ничего, Люба, благодарение богу, скоро вернется обратно жива-здорова. Отец Людки, на устах которого еще трепетала улыбка, вызванная чьей-то удачной шуткой, в последний раз глянул на свою дочку, которая твердо и с высоко поднятой головой шагала в рядах. Неужто это его маленькая Людка! Она сразу выросла в его глазах, и он вдруг почувствовал к ней уважение, как к взрослому, самостоятельному человеку. Неужели он больше не увидит ее! Нет, не может быть! Она вернется, она обязательно вернется, и именно такой, какой он видит ее сейчас — гордой, жизнерадостной… Младшие братишки и сестренки бежали рядом с марширующими и все старались шагать в ногу с ними. Приподнятому настроению комсомольцев подыгрывал удивительно прекрасный вечер, какой может выдаться только в этом очаровательно зеленом городе Киеве.

Когда вышли за город, стал моросить мелкий дождик. После горячего, обжигающего солнца, которое палило весь день, дождь этот был даже приятен. Немного позже небо разразилось коротким, но сильным ливнем, но полк не остановился. Шагали в Обухово. За Обуховом находится Триполье, а там засела банда Зеленого. Второй полк имеет задание — разгромить банду Зеленого, и ее нужно, во что бы то ни стало нужно разгромить. Это ясно всем. Китаец Сун Лин, или Саша, как обычно называли его товарищи, все время приплясывал и весело приговаривал:

— Банда надо чики-чики…

После ливня в небе появилась радуга, и полторы тысячи штыков стали переливаться ясными красками неба. Полк затянул песню, которая полетела вперед, далеко-далеко по большаку:

Тече річка невеличка
З вишневого саду,
Кличе козак дівчиноньку
Собі на пораду.

Ясный вечер. Песня поплыла куда-то далеко в лес и там затерялась. Теперь комсомольцы шагали уже серьезные, молчаливые. Впереди полка ехал на своем гнедом коне Кириченко с обнаженной головой.

Шли по лесу. Под ногами трещали желуди. Где-то на ветке заливался соловей. Благоухающий воздух океана листвы и лесная прохлада освежили головы после шестичасового марша, но уже стало трудно шагать. У Людки ремень винтовки врезался в юное девичье плечо, и она то и дело перебрасывала винтовку с одного плеча на другое. Она бы теперь охотно понесла винтовку в руках. Так, возможно, было бы легче, но разве может она позволить себе такое во время похода!

Людка шагала рядом с Наталкой веселая, беззаботная.

— Ты не боишься, Наталка? — пододвинулась она поближе к подруге.

— Нет, Людка. А ты?

— И я не боюсь. Я дала слово папе, что скоро возвращусь. Как ты думаешь, Наталка, недели через три мы уже вернемся?

Наталка не ответила. Она оглядывается на Любу, которая шагает позади нее серьезная, молчаливая. На протяжении всего пути Люба очень мало разговаривала, и лишь когда затягивали песню, ее звучное сопрано выделялось, пожалуй, из всех голосов. Твердая решимость чувствовалась в ее голосе. И эта решимость, как электрический ток, передавалась соседним рядам. До Миши Ратманского, шедшего далеко впереди Любы, тоже доносился ее голос, и ноги его как-то сами собой начинали четче отбивать шаг…

Вдруг где-то впереди неожиданно послышался конский топот. Навстречу неслись всадники. Ага! Это, вероятно, часть тех ста пятидесяти кавалеристов, которые еще вчера отправились на разведку в Обухов. Всадники эти, вероятно, принесут какие-нибудь известия о банде. Полк ждет хороших вестей. Никто и не представляет себе, что может быть иначе. Но вот подскакали несколько конников. Один быстро спрыгивает с коня и, запыхавшись, подбегает к Ратманскому.

— Плохие вести, товарищ!.. Наш отряд вступил в Обухов, но никого там не застал. Однако ночью нас окружили со всех сторон и всех вырезали. Только мы, восьмеро, и остались в живых…