Читаем Начиналась жизнь полностью

Начиналась жизнь

На минуту все умолкли, но долго молчать они не могли. Ирина Божко подошла к Наталке и обняла ее за плечи:

— Наталка, нет ли у тебя клочка бумаги и карандаша? Я хочу написать письмо матери.

Наталка порылась в карманах, в своей жакетке, нашла небольшой огрызок химического карандаша и принялась грызть зубами дерево вокруг графита. Затем она протянула карандаш Ирине.

— На, но бумаги у меня нет.

— Девушки, идите все сюда, — сказала Люба, — нужно написать письмецо в губком.

Все уселись в кружок посреди сарая и неожиданно, словно сговорившись, обняли друг дружку за плечи.

— Вот возьми карандаш… Может, у кого найдется бумажка, — сказала Ирина.

— Девушки, у кого есть бумажка?

Все стали обшаривать сарай, искали клочок бумаги, но тщетно.

— Вот, пиши на этом, — протянула Рахиль Завирюха свой носовой платочек.

— Только нужно его разгладить и смочить слюной, тогда слова будут ясней…

И Люба стала писать:

«Дорогие товарищи!

Мы, шесть девушек-комсомолок, шлем вам наш последний привет. В конце июня тысяча девятьсот девятнадцатого года киевский комсомол послал своих преданных сынов и дочерей на фронт — разгромить банду Зеленого, и эти парни и девушки погибли. Банда оказалась на этот раз сильнее нас. Мы уверены, однако, что когда вы прочтете наши последние слова, написанные на носовом платке Рахили Завирюхи, от банды Зеленого уже и следа не останется. Красная Армия сотрет ее в прах, и Триполье будет свободным советским селом. Передайте последний привет нашим родителям и заверьте их, что мы все умерли, как герои. Через час или через два часа всех нас поставят к стенке, но мы держимся стойко. Да здравствует коммунизм!»

Люба писала и вслух читала написанное. Затем она протянула карандаш Рахили:

— Подпишись! Все подпишитесь!

И под этим письмом на платочке минуту спустя стояли шесть подписей:

Люба Аронова, Рахиль Завирюха, Людмила Степаненко, Галя Ковальчук, Наталья Соха, Ирина Божко.

По большаку размеренным шагом движется большой отряд красноармейцев и на солнце искрятся тысячи блестящих штыков. Катят тачанки, мчатся всадники.

На опушке леса показался человек. Затем — большая толпа. Командир глянул в бинокль и воскликнул:

— Товарищи! Крестьяне вышли навстречу нам!

Когда крестьяне приблизились, все увидели впереди небольшого роста старичка с реденькой бородкой. Это был Петро Коляда. Он вел крестьян в Триполье.

Со всех сторон доносилась стрельба. Бандиты Зеленого удирали из села и прятались в оврагах, но пули красноармейцев настигали их всюду и укладывали, как мышей.

— Меня они не поймают! — бушевал атаман и бросился в хату попа. Он успел запереться и стал поспешно переодеваться. Но вслед за ним в хату ворвались несколько красноармейцев вместе с Петро Колядой…

Простые, наскоро сколоченные гробы покачиваются в воздухе. Бородатые старики и старые крестьянки шествуют за ними, склонив головы. В центре площади, где незадолго до этого произошла большая резня, все останавливаются. На наспех сооруженную трибуну поднимается Петро Коляда.

— Товарищи, вы сами видели то, что здесь творилось… Почему погибли эти славные юноши и девушки? Сюда пробрались предатели, сучьи души, петлюровские головорезы… Это они пошли в банду Зеленого и погубили наших детей…

Больше он не в состоянии был говорить. По его худой, изрезанной морщинами щеке скатилась крупная слеза…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С дрожью в сердце подъехал я к Триполью. Днепр был спокоен и кроток, как всегда в летние вечера. Безмолвно-сурово глядел на нас высокий берег, с которого бандиты бросали в воду мужественных комсомольцев, вдали цвел шелковый сад — Триполье цветет шелком. Из глубины села долетала сюда комсомольская песня. Это пели девушки колхозного Триполья. В своих молодых горячих сердцах хранят они память о геройски погибших братьях и сестрах…

1938

Перевод С. Родова.