Над бездной

— Слушать не хочу, сестра, никаких твоих оправданий! — говорил Квинт-Аврелий, — ты одна виновата во всем; ты избаловала рыбацких девчонок; оттого они и начали приставать к моему сыну.

— А твой сын испортил моего сына, развратил! — перебила Клелия, — разве мой мальчик таков был до отправления в поход? теперь он бегает по деревням без спроса.

— Он и прежде бегал, матрона, — возразил Квинт-Аврелий.

— Не век же меня держать тебе в детской, мама! — сказал Фабий, — я — преторианец; я уже сражался за отечество.

— Молчать! — вскричала Клелия, — ты себе руки и шею нарочно мечом расцарапал, чтобы хвастаться. Преторианец!.. ты для меня не преторианец, не воин, детище мое единственное… и ты меня не слушаешься… бегаешь по рыбацким хижинам… учишься соблазнять девушек… ах!.. ах!..

— Я тебя, Публий, в Испанию ушлю, — сказал Квинт-Аврелий сыну, — посмей еще раз приставать к девушке, которая тебе не пара!

— Отец, клянусь тебе моим мечом и честью, что я не женюсь на сироте-рыбачке, — ответил сын.

— Чего же ты хочешь? соблазнить Гиацинту, дочь честных, свободных родителей? или обидеть сироту? этого горя недоставало моей бедной голове!.. ты хочешь идти по следам твоей ужасной матери!

— Мой Фабий попал в друзья, в товарищи такого человека! — вскричала Клелия.

— Брат, — умоляла Аврелия, — чем виновата Амарилла, что понравилась твоему сыну? бедный Публий!.. если б ты был моим сыном, я…

— Поощряла бы все его глупые прихоти! — перебил Квинт-Аврелий, — слыхал я про твоих сыновей, как они живут, сестра!

— Ничего за ними дурного начальство не заметило, брат; Юлий Цезарь…

— Полюбил твоих сыновей… это еще не рекомендация!.. мой сын и безродная рыбачка!.. ужасно!.. ты виновата, сестра.

— Амарилла подруга его детства.

— Вздор какой!.. мало ли мы с кем в детстве дружимся!.. хорош будущий сенатор!.. дарит краденые драгоценности.

— Отец, не я подарил ожерелье Амарилле, и оно не краденое; певец его выпросил.

— И от этого не легче!.. ты согласился на это. Не смей лгать отцу!.. ушлю в Испанию с дикарями воевать.

— Друзья, — сказал Сервилий, появившись на террасе, — я к вам являюсь вестником общего мира. Аврелия!.. счастье моей жизни!.. успокойся!.. стыдно тебе, Квинт!.. нельзя мне отлучиться из дома, чтобы ты не обидел твоей сестры. Семпроний обещал мне прогнать певца.

— Скоро? — спросили все, кроме молодых людей.

— Этого он не говорил.

— Ах, какой ты простак, Сервилий! — воскликнул Квинт-Аврелий с досадой, — если он его год не прогонит?

— Я буду ездить к нему хоть каждый день и добьюсь своего: выживу негодяя из нашего околотка. Выжили мы его в первый раз; выживем и теперь.

— Я удивлялся твоему долготерпению и тогда…

— А мне еще удивительнее показался твой поступок, брат, — заметила Аврелия, — ты этого самого певца нанял оруженосцем к твоему сыну.

— В Риме я его совершенно не узнал: Семпроний привел ко мне белокурого, молчаливого, смирного человека, служившего в сыщиках… парик ли он здесь носит, красит ли волосы, — кто его знает!.. в Риме у него была совсем другая манера и физиономия.

Родные ссорились весь день до самого вечера и не заметили, как молодые люди под шумок ускользнули неизвестно куда из дома.

Вечером приехал Люций-Фабий за женой и сыном. После ужина они собрались домой и тут только начали искать свое детище, забыв о нем среди общей перебранки.

Ни Публия, ни Фабия не было в доме, и никто из слуг не видел, когда они ушли и куда направились.

— Знаю, в какие сети попали опять наши золотые рыбки! — сказал Квинт-Аврелий, — опять они на берегу у рыбаков. Рамес, вели искать моего сына и Фабия младшего.

Великолепные кони уже рыли землю у крыльца, чтоб везти счастливую чету домой.

Узнав об исчезновении молодых воинов, родные перессорились снова, еще хуже.

В самый разгар общей перебранки страшные, раздирающие душу крики раздались в темноте за воротами усадьбы, заставив умолкнуть жаркие возгласы спорящих.

В комнату вбежала прелестная Гиацинта и упала к ногам Сервилия-Нобильора.

— Кай-Сервилий!.. могущественный господин!.. наш защитник!.. наш добрый патрон!.. поспеши!.. спаси! — восклицала она, задыхаясь от ужаса и быстроты бега.

— Милая Гиацинта, что такое случилось? — спросил добрый помещик, ласково поднимая свою клиентку.

— Певец… певец… — лепетала Гиацинта почти без чувств.

— Какое новое горе причинил вам этот негодяй?

— И Никифор… от Никифора я этого не ожидала… с ними Аврелий младший… Фабий…

— Мой сын! — вскричал Квинт-Аврелий.

— И мой! — отозвался Фабий.

— О, горе!.. ах!.. — вскрикнула Клелия.

— Беда нам всем, Сервилий! — вскрикнула Аврелия.

— Расскажи все по порядку, успокойся, — сказал Сервилий рыбачке, — я не дам вас в обиду; не побоюсь и Семпрония.

— Спеши, спеши!.. рассказывать некогда!.. украли… утащили… — сказала Гиацинта.

— Украли!.. мой сын вор! — вскричал Квинт-Аврелий, топнув ногой.

— И мой сын! — точно эхо, отозвался Фабий.

— Что украли, милая? — спросил Сервилий.

— Мою милую Амариллу.

— Ах! — вскрикнула Клелия и упала в обморок на руки своего мужа.

— Ах! — вскрикнула Аврелия и не упала в обморок, но, к общему горю, повисла на шее своего мужа в истерике.