Над бездной

Произошла суматоха, а неумолимое золотое время утекало; кони с колесницей стояли у крыльца; Фабий возился, приводя в чувство свою жену; Сервилий успокаивал свою; Квинт-Аврелий бранился; Гиацинта рыдала, умоляя без успеха о скорейшей погоне.

Час целый прошел, пока все оправились, но и тут торопиться не стали; Сервилий потребовал от Гиацинты подробного изложения, что да как произошло.

— Целый день сегодня у нас пировали соседи на помолвке Люцианы, — рассказывала рыбачка, — было очень весело. Мужчины, и старые и молодые, подгуляли порядочно. Мы все плясали; был и певец. Певец отозвал меня в сторону и начал приставать, просить, чтоб я его поцеловала вместо платы за музыку. Отчего, думаю, не поцеловать за хорошую музыку? согласилась. Батюшка всегда терпеть не мог его, а матушка и молодцы и работницы все любили, и дети любили; я его тоже любила, потому что он самый веселый молодец во всем околотке, веселее даже Никифора. Стояли мы около рыбной кадки. Рыбу-то нынче забыли выпотрошить; вся она позаснула. Я, говорю певцу, тебе поцелуй дам за музыку… и потянулась… чмок!.. налетели мои губы на губы сонной рыбы, — скользкие, мокрые… тьфу!.. когда он успел подставить мне эту рыбу, — никак не пойму. Рыбу он бросил на землю и убежал. Батюшка все это видел, подошел, поднял рыбу за хвост и прибил меня ей.

Не успела я от всего этого опомниться, как ко мне подошел Фабий и сказал: — Позови Амариллу! — Зачем? — спрашиваю. Он пристал, — позови да позови. Я позвала ее. Фабий ей сказал: — Иди скорей в господский дом. — Зачем? — Не знаю; нужно; Кай-Сервилий зовет. — Сестра, — сказала Амарилла, — я одна не пойду, боюсь, потому что уж темно, пойдем вместе. — Мы хотели сказаться отцу или матушке, но Фабий пристал, начал торопить, грозить, что ты, господин, прогневаешься.

Мы пошли.

Вдруг, у самого твоего дома, у ворот, выскочил Никифор, схватил Амариллу и понес; усадил он ее в повозку, где сидели Аврелий и певец; Фабий тоже туда прыгнул, и все они уехали, не знаю куда. Ах, что теперь будет!.. их уж не догонишь, потому что госпожи попадали в обмороки. У нас в доме и теперь еще веселятся, поют да пляшут; там Аристоник с сыном, все соседи… про нас, верно, позабыли, не хватились, где мы… отец, когда узнает, исколотит и меня и матушку!

— Рамес, — обратился Сервилий к своему любимцу, — ты слышал рассказ Гиацинты; ступай, сообщи Бариллу обо всем и вели запрячь лошадей в две повозки!

Клиент ушел.

Скоро на дворе раздался шум. Весь двор наполнился народом, неистово кричавшим, точно произошел бунт. Впереди всех у самого господского крыльца стоял Барилл, а за ним Катуальда и восьмидесятилетние супруги-сплетники, уже едва передвигавшие ноги, но не от старости, а от обильного угощения.

— Друзья, — обратился Сервилий к пришедшим, — я ваш защитник.

— Защити, господин патрон, твоих клиентов! — вскричал Барилл, падая на колена, — кланяйся и ты, жена!

Но Катуальда не кланялась, плутовски улыбаясь.

— Этого нельзя оставить безнаказанно, — сказал Вариний.

— Я и не оставлю без наказания такой дерзости, — сказал Сервилий, — Семпроний, конечно, знает, куда увезли Амариллу, потому что покровительствует всем затеям своего шута. Пойдем к нему всем околодком и потребуем, чтоб Амарилла была возвращена господину, если не докажут, что она дочь певца, а певец изгнан. В противном случае, я рассорюсь с Семпронием и подам на него жалобу.

— Идем!.. все!.. всем околотком!.. — загудела полупьяная толпа рыбаков и пахарей.

Господа уселись в колесницы; клиенты и прочие побежали пешком; многочисленная толпа двинулась по помпейской дороге к вилле Пальмата с криками, бранью, слезами, ахами, охами, вздохами, с шумом и гамом невообразимым.

Глава XXXVIII Рыбак в сетях у своей рыбы. — Изгнание певца

Роскошная приемная зала в доме богача была ярко освещена, как будто он ждал гостей. Эти гости нахлынули разом, выпрыгнувши из деревенских повозок, важно слезши с высоких колесниц и прибежавши пешком во всю прыть здоровенных рыбацких и пахарских ног. Одни из этих гостей важно развалились по креслам и кушеткам без церемонии, другие робко отошли в дальние углы, третьи — остались у дверей.

Свадебное угощение еще шумело в головах Барилла и его друзей.

Все требовали хозяина.

Семпроний вышел, одетый в свой лучший парадный костюм из драгоценной фиолетовой материи. За ним робко следовала виноватая Амарилла, до сих нор уклоняясь от ласк своего похитителя, Аврелия младшего.

Фабий и певец переглядывались с усмешкой. После всех вышел в залу и боязливый художник.

Семпроний сел.

— Друзья мои, родные и соседи, — важно сказал он, — я знаю, зачем вы явились сюда в такой поздний час.

— Господин, возврати мне мою работницу, — дерзко сказал Барилл, — нельзя похищать чужих слуг.

— Ее похитил ее жених, Публий-Аврелий, — ответил Семпроний.

— Никогда он ей мужем не будет! — вскричал Квинт-Аврелий, — отдай, Семпроний, работницу и выгони твоего шута-интригана!

— Прогони певца и возврати Амариллу ее господину, — сказал Сервилий, — я этого требую, как защитник моего клиента.