Над бездной

Обратившись к рыбакам и пахарям, он состроил гримасу и сказал:

— Прощайте, господа и друзья!.. я уверен, что вы меня и без моей просьбы всю жизнь не забудете. Никто вас лучше меня не веселил, и никто хуже меня не ссорил. Через меня сегодня даже рыбак попал в сети своей рыбы. Дружище!

Ударив Барилла больно по плечу, певец запел, уходя с художником в другую комнату:

— Плыл рыбак на челноке
Из гранитной глыбы
И завяз он на реке
В неводе у рыбы…

Все захохотали; только одна Гиацинта, жалея изгнанного весельчака, грустно вздохнула, кинув на него свой последний взгляд.

Глава XXXIX Певец — карикатура красоты. — Возвращение ссыльных. — Три свадьбы

Художник и певец вошли в отдаленную от залы комнату, также ярко освещенную. Там был приготовлен ужин из самых дорогих вин и изысканных блюд для трех особ.

— Что все это значит! — воскликнул художник в полнейшем недоумении, — тесть меня гонит.

— Да, друг Нарцисс, патрон нас прогнал; мы больше не нужны.

— Но я им признан…

— Простись, друг, с певцом навеки!

— Я был признан за зятя… а теперь…

— Этот ужин приготовлен не для шутов. Не мешай мне!..

Слабохарактерный художник, не понимая, что вокруг него творится, глядел на своего друга, ожидая, какую новую комедию он покажет ему.

Певец снял с него всю гримировку и сказал, указывая на одежду, лежавшую на стуле:

— Надень вот это!

Художник со своим всегдашним привычным повиновением переоделся беспрекословно в дорогое пурпурное платье. Его руки дрожали; сердце усиленно билось, предчувствуя что-то особенное, что должно сейчас произойти; но он не смел больше расспрашивать певца.

— Я исчезну, — сказал певец, — я открою тебе мое волшебное имя.

— Не исчезай!.. не уходи!.. если даже настоящая Люцилла жива, то без тебя… не буду я счастлив.

Певец отворил шкаф, вынул шелковое женское платье, затканное золотом, и надел его сверху своей одежды.

В эту минуту художник не выдержал.

— Друг, что ты делаешь?! — вскричал он, подбежав и осматривая одежду, — это платье сшито из новой материи, но совершенно по образцу того, в котором Люцилла шла со мной к брачному алтарю. К чему эта профанация образа, святого для моего сердца?!

Певец надел вместо своей гримировки женский парик из белокурых волос с алмазной повязкой.

— Скажи сам мое волшебное имя! — сказал он.

— Твое имя — карикатура на все мои чувства!.. неужели ты хочешь, чтоб я…

— Квинкций, эта карикатура сделана рукой беспощадного времени и трудовой жизни, полной лишений. Мне почти 40 лет. Ты не узнаешь меня? не хочешь сказать мое имя?

— Люцилла!.. О, нет!.. нет… невозможно!

— Ты говорил мне неоднократно, что мое сердце узнало бы тебя даже превращенного в кучера; говорил, что моя душа узнала бы твою переселенную душу. Но твое сердце в двадцать лет ни разу не сказало тебе, кого любил ты в твоем друге. Фантазия поэтов, художников и других идеалистов вроде Кая-Сервилия создает эту симпатию душ или сердец; в действительной жизни ее нет. Не узнал и не полюбил меня мой отец, пока я ему не открылась; не узнал во мне и Сервилий свою всегдашнюю оппонентку. Не узнал меня никто. Сегодня твое сердце не сказало тебе и того, что ты отец Амариллы.

— Твой голос — не голос Люциллы… нет!

— Мой голос от постоянного старания подражать голосу мужчины с течением времени до того огрубел, что уже не может стать нежным. Это тебе останется память от Электрона-сицилийца. Если б я открылась тебе раньше исполнения всех моих планов мести, ты выдал бы меня вследствие твоей всегдашней робости, помешал бы мне в моих затеях. Теперь мне нет больше надобности скрываться; Катилина скоро погибнет; всех его главных союзников нет на свете, а Юлий Цезарь, узнав о моем возвращении из мнимой ссылки, не станет меня преследовать, потому что я состарилась, а он теперь преследует и хочет похитить иную красавицу, — власть. Мстить мне он не станет, потому что, при всех его опасных склонностях, в его груди бьется великодушное, геройское сердце. Его власть над Римом, если он ее достигнет, будет благотворною властью мудрого повелителя. Жалость юности давно забыта героем.

Милый Квинкций, никому я не могла, кроме самой себя, вверить ни моей мести, ни моей помощи защитникам отечества, ни утешения отца, ни спасения от Катилины моей дочери, ни тебя, избранник моего сердца. Никто не мог бы выполнить моих планов честнее и удачнее меня самой.

Ты спас мою честь от Юлия Цезаря в храме Изиды и поступил великодушно. Тогда мы полюбили, но не поняли друг друга. Ты не понял моей силы, а я твоей слабости. Вследствие этого я сделала роковую ошибку в Байях, — подвергла тебя испытанию мужества, которое было для тебя не по силам. Но я вознаградила тебя, чем могла, — спасла твою жизнь от проскрипций, а душу от порока. Мы поквитались и невредимо пронеслись над бездной.

— Люцилла!.. ты… ты… я и этому верю, хоть и боюсь верить. Я не смею быть опять твоим супругом… моя измена…

— Заглажена твоей чистой жизнью.

— Но я любил певца больше тебя… хотел… чтоб ты ре ожила…