Над Доном-рекой

– Да не думаю я о деньгах, – рассердился Вася. – Просто мне кажется: красиво то, что целесообразно. Конечно, сегодня наши заказчики вряд ли это поймут, и придется делать вазы, колонны… Но когда-нибудь, я надеюсь… Я бы оставил в этом особняке лишь арочные окна от пола до потолка для игры света, и никаких плюшевых штор…

– Барин, совсем замерзли, видать, купите горячие пирожки с ливером, – отвлекла Васю от воспоминаний девчоночка лет тринадцати, с трудом волочащая тяжёлый лоток.

– А ты сама не замерзла? – Вася протянул деньги и поглядел на ее худую шубенку да какие-то непонятные опорки на ногах.

– Нет, барин, я только вышла, и бегаю быстро, чтобы городовой не поймал, – засмеялась девочка. – А почто вы дом Маргариты Никитичны рассматриваете? Приехали откуда? Это ей полюбовник подарил, красивая она была – жуть…

– Почему была?

– Так ведь то уже лет десять назад было, теперь, наверное, старуха совсем; как же она может остаться красивой, – авторитетно изрекла продавщица и, вскинув ремень лотка на плечо, поволокла его дальше, добавив с тоской, – городовые-то мальчишек не гоняют, а меня – каждый…

***

Марфа Тимофеевна угасла на следующий день после гибели Пети, к счастью, не узнав о его судьбе. В декабре от сердечного припадка скончался Елпидифор Тимофеевич. Братья, Петр и Николай, не стали делить наследство, добавив к названию торгового дома «…сыновья».

Незадолго до смерти Елпидифор Тимофеевич купил Николаю рудник в Александровске-Грушевском⁷. Петр бурчал: «Младшенькому – опять новая игрушка. Надеюсь, менее опасна, чем издательство, и, даст бог, более доходна будет». Угольная игрушка пришлась по душе. К 1910 году заработала самая глубокая в России шахта «Елпидифор». Николай не мелочился: лучшие специалисты в горном деле проектировали шахту, учитывая последние достижения техники. Открыл на руднике школу, даже создал «Общество трезвости», утверждая: «Некультурный человек – плохо и мало покупает, но ещё хуже работает».

Следствие по делу издательства «Донская речь» умные адвокаты «ни шатко, ни валко» дотянули до 1913 года. В связи с амнистией по поводу трехсотлетия царствования Дома Романовых дело против Николая прекратили, оставив лишь ограничение в избирательных правах.

Степану Платоновичу пришлось объявить себя несостоятельным. Его это не очень расстроило: он давно забыл, что намеревался разбогатеть так, чтобы «куры денег не клевали», однако ударило по честолюбивым планам Елизаветы Александровны. Семья не бедствовала, проживая наследство, оставленное отцом единственной дочери, но Елизавета Александровна неизменно подчеркивала, что теперь они живут на её деньги, и любые траты мужа заканчивались семейными неурядицами.

Ростов поднимался словно на дрожжах и богател. Замес теста был крутым: табачные короли, владельцы пароходств и литейных заводов, торговцы углём и зерном, банкиры. А рядом, как это часто бывает, авантюристы всех мастей: щегольски одетые «марвихеры» – карманники, изящно экспрориирующие бумажники у зажиточной публики (Гришка Тертышный побился об заклад, что украдет портсигар у самого полицмейстера города – и выиграл, потратив на «дело» не более часа), ночные громилы сейфов с орудиями взлома, изготовленными на английских фабриках, стоившими немалых денег. Город переполняли приезжие: украинцы, греки, армяне, евреи, смешивались капиталы, возникали родственные связи. В городской управе появилась новая должность – «заведование постройками города». На неё пригласили двадцатидевятилетнего выпускника Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Леонида Федоровича Эберга.

Вася, работавший в управе техником (пришлось вернуться домой, недоучившись), обрадовался встрече с бывшим однокашником, и взахлеб рассказывал Варе, как «мы, с Леонидом Федоровичем»… «Мы», было явным преувеличением, но Васю это не смущало.

***

В маленькой Вариной комнате близ Николаевской больницы Вася помещался с трудом. Ему обязательно надо было ходить и размахивать длинными руками – тогда хорошо думалось, а разговор, как Васе казалось, получался более занимательным. У Вари же наискосок, от этажерки, покрытой беленой салфеткой с прошвой, до кровати со столбиком подушек под накрахмаленной накидкой было всего пять шагов, а руками и вовсе нельзя размахивать, чтобы не зацепить какую-нибудь любимую Варину вазочку или не сбить ненароком с полочки лампу.

– Варь, к нам сегодня в бюро Дутиков пожаловал. Представляешь, почётный гражданин города – собственной персоной. Городовой перед ним дверь распахивает, в поклоне сгибается, еще бы: поставщик Двора Его Императорского величества… А поставщик тот: нос – уточкой, вернее, таким морщинистым старым селезнем, борода лопатой, на лысой голове три морщинки, и за столько же верст от него одеколоном несет. Мы, говорит, с братом подумали и решили расплатиться ваннами, – Вася всплеснул руками, захохотал.

– Варь, может, тебе нужна чугунная ванна с львиной мордой и на золотых лапах? Представляешь, красота какая: лежишь в пене, словно в утробе царя зверей…