Над кем не властно время (СИ)

Если бы можно было вернуть время вспять! Если бы можно было снова оказаться там, у тети Лили, взять трубку и сказать Зое, что-нибудь вроде: подожди, я к тебе сейчас приеду, и все будет хорошо! Мы все обсудим! Пока у тебя есть верные друзья, еще не все потеряно! Нет места отчаянью, если есть верные, преданные друзья, которые не подведут, которые всегда придут на помощь, вместо того, чтобы бегать по почтамтам и ГУМам и проводить время у незнакомых людей на дне рожденья!..

Максим ворочался с боку на бок, уставший, разбитый. Сон не приходил. Вспоминались разрозненные детские впечатления. Мыльные пузыри, выпускаемые над газоном, где водились кошки. Рыжий Кыня, серый одноухий бандит. Летние поездки в Юрмалу.

Однажды в комнату, которую снимали Варшавские в домике старой Магды, залетел маленький волнистый попугай лазурного цвета. Полетал немного, сел на ладонь дяди Миши, Зоиного отца, и представился: "Хороший мальчик Кеша!". Было понятно, что у него есть хозяева, которые его потеряли. Но на объявление, развешанное в разных местах поселка, так никто и не откликнулся.

Кеша прожил у Магды несколько лет. Каждое лето семья Зои селилась именно в этой комнате, где на крыше бельевого шкафа для попугайчика было устроено огражденное проволокой жилье. Казалось, несмотря на многомесячную разлуку, он узнавал старых друзей всякий раз, когда они снова приезжали. Ни Зоя, ни Максим, часто заходивший к ней, в этом не сомневались. Кеша постоянно что-то бормотал, причем всегда только человеческим голосом. Птичьих звуков он не издавал. Любил делать Зое "маникюр", мягко водя по ее ногтям своим клювиком.

Однажды кто-то из сыновей Магды купил для Кеши подружку, желтенькую самочку попугая. Ее назвали Тошей и поселили в том же "вольере", на шкафу. Кеша говорил ей: "Хорошая девочка, иди ко мне!". Тоша, словно понимая его речь, прыгала навстречу, а он в испуге шарахался от нее, повторяя все ту же фразу: "Иди ко мне!". Спустя некоторое время птички привыкли друг к другу. Теперь они могли подолгу сидеть рядком на жердочке. Тоша, так и не научившаяся повторять слова, что-то щебетала по-птичьи, а Кеша отвечал ей на неплохом русском языке. Дядя Миша шутил про смешанный брак.

Совсем недавно Зоя и Максим вспоминали этих трогательных маленьких птиц из своего детства.

До Максима доходило спазмами, накатывающимися волнами, усиливаясь в своей безнадежности, осознание того факта, что он больше никогда не будет делиться с Зоей воспоминаниями. Никогда, никогда, никогда не будет он разговаривать с ней, не утешит ее, не научит смотреть объемно на плоские изображения, не будет отводить взгляда, смущаясь ее испанской, а может быть - цыганской или польской - красоты, не будет слушать, как она играет длинными изящными пальцами "Аппассионату".

Если бы только можно было вернуть время вспять! - повторял Максим.

Утром он бредил. Елена, измерив сыну температуру, вызвала скорую.

В больнице Максим ненадолго пришел в себя, даже поел пшенной каши. Затем погрузился в причудливое состояние, напоминавшее сон наяву. Он слышал то приближающиеся, то отдаляющиеся шаги и голоса, доносившиеся из больничного коридора, слышал, как переговариваются другие пациенты в палате друг с другом и медсестрами, и в то же время переживал нечто совсем иное, нездешнее.

Наплывали, непонятно чем вызванные, обрывочные воспоминания. Решенные когда-то задачи. И нерешенные тоже. Лица людей, имена и события, давно забытые, теперь вдруг возникали со всей отчетливостью. События были совершенно незначительными, из разряда тех, что, как кажется, не оставляют в жизни человека никакого следа. Расцветки чьей-то одежды. Слова, сказанные соседом по парте, когда к нему обратилась учительница литературы. "У вас `двушки' не найдется?", "Лишнего билетика не найдется?", "Огоньку не найдется?". Вспомнился пожухлый дядька в серой кепке и промасленной спецовке, который, совсем недавно, когда Максим попросил у него огонька, дал прикурить от своей сигареты, сказав при этом веско и строго: "Настоящий курильщик завсегда должен иметь при себе спички!".

Затем эта круговерть образов окончательно вытеснила, заслонила собой все остальное. Максим не спал, уши его слышали дробный стук дождя по оконному стеклу, но внимание настолько было захвачено тем, что происходило сейчас в пространстве невозможных воспоминаний, что в нем просто не оставалось места для восприятия внешнего мира.

Максим вспоминал - или ему казалось, что он вспоминает, - целые жизни людей, не имевших к нему никакого отношения, живших в других странах, в другие времена. Некоторые были на редкость заурядными, и все же проживались им до мельчайших подробностей. И тут же забывались. Другие были отмечены чем-то необычным: талантом, высоким происхождением, яркой судьбой. Но забывались и они.