Над маковым полем

– Постой, – окликает его парень. – У тебя всё в порядке? – незаметно для себя он переходит на «ты».

– Да, – звучит дрожащий ответ, лишь подтверждающий, что с музыкантом стряслась какая-та беда.

– Я могу чем-то помочь? – мягко предлагает Андерсен.

– Нет, – срывается голос Пустыни.

Он со всхлипом опускает глаза и замирает в нерешительной позе.

– В чём дело? – докапывается Андерсен.

– Я… Я пел сегодня в последний раз… – хрипит его несчастный собеседник.

– Это ещё почему? – сводит брови Андерсен.

– Потому что я делал ужасные вещи, – тонко рыдает он. Видимо, за маской крутого парня прячется добрая личность. Ранимая и способная на сострадание.

– Какие вещи? – не берёт в толк Андерсен.

– Теперь это неважно. Теперь уже ничего неважно, – плаксиво отзывается парень. – Сегодня я уничтожу внутреннее чудовище. Я убью себя, – сгибается пополам гитарист.

– Зачем же метаться из крайности в крайность? – приближается к нему Андерсен.

Он не может найти подходящих слов. Вряд ли отчаявшегося человека остановит фраза: «Выход есть всегда».

Или:

«Всё поправится».

Или:

«Подумай о близких».

Или:

«Души самоубийц попадают в Ад».

В депрессии человек слеп. В депрессии будущее мерещится серее мышиных спинок. Чернее вороньих перьев. Гаже мёртвых ящериц и лягушек.

– Я заслуживаю наихудшего наказания, – содрогается Пустыня.

– Ты ни в чём не виноват, – убеждает его Андерсен. Ещё одна абстрактная бессильная фраза.

– Я ужасней Генри Ли Лукаса и Бобби Джо Лонга! – закрывает лицо ладонями Пустыня.

Теперь Андерсен замечает, что его дошираковые волосы немыты уже несколько недель.

– Почему? – шокировано спрашивает он. Руки Андерсена становятся мокрыми, словно он заключён в сырую пещеру. Снизу скалятся растопыренные шипы сталагмитов, сверху свисают сталактитовые сосульки, и его живот сводит от плохого предчувствия. – Абсолютно каждый заслуживает понимания и прощения, – шепчет он.

– Нет! Мне невыносимы воспоминания своих преступлений! – воет Пустыня.

– Вина, конечно, деструктивное чувство, но она мотивирует к изменениям в лучшую сторону. Пусть твои грехи послужат причинами благих поступков. Принеси в наш грёбанный мир каплю счастья.

– Как? – шмыгает носом заплаканный парень.

– Организуй группу поддержки. Создай общество анонимных музыкантов, что ли. Главное – не будь рецидивистом, – сходу придумывает Андерсен.

Аргументы, судя по всему, успокаивают отчаявшегося гитариста. Его всхлипы становятся реже. Дыхание ровнее. Взгляд более сосредоточеннее.

– Да, – вдыхает он. – Наверное, ты прав, – сипит Пустыня.

Мягко улыбнувшись, Андерсен вытягивает руки для объятий. Несмотря на то, что собеседник выше его на голову и гораздо шире в плечах, он утыкается в грудь Андерсена, словно девчонка, и жадно насыщается его любовью. Сопли, слюни и слёзы мочат футболку так, что на ней остаются тёмные точки и скверный запах.

– Стань другим такой же опорой, – говорит Андерсен.

– Также, как я, обними потерянных душ, – говорит Андерсен.

– Вдохни в упавших силы встать, – говорит Андерсен, и Пустыня, сморкаясь и светясь воодушевлением, обещает держаться. Спустя ещё несколько смачных сморчков он уползает в левый вагон, волоча поцарапанную гитару, и Андерсен с облегчением устремляет взор на раздольную степь.

– Осторожно – кипяток, – проходит мимо него пузатый мужчина.

Мастер и инструмент

Вернувшись в родной город, компания недоносков разбредается по своим квартирам. Оставшееся лето они проводят по отдельности. Только Мэрилин с Купидоном продолжают делить одну кровать и вытворять на ней грациозные пируэты. Андерсен же задёргивает шторы, чтобы ничто не отвлекало его от ответственной работы. Он садится за свой трухлявый письменный стол, запасается бумагой и начинает складывать их фантастичную и в то же время самую заурядную историю в стихи.

I

Метаболизм превращается в метаболь,

Чревоугодие в страшное самоедство,

Комнатный угол не острый и не тупой,

А расположенный с мебелью по соседству.

Розовой девочке жить по привычке норм,

Только под вопли свирепых горбатых гарпий

Падает чокнутая Мэрилин Монро.

Словно пластмассовая дорогая Барби.

II

Молодость пялится в телевизор.

Пульт – современный священный крест.

Гордо антенна торчит вибриссой,

Геймеровский долговязый перст

Тыкает клавиши, цифры, кнопки.

Парень зевает, не ест, не есть.

Путь выбирает смертельно топкий

В мире рекламы и шмоток best.

III

Волосатое чучело happy хиппи

С незавидной кликухой – несчастный Лох.

Меланхолия Лоха смогла похитить.

На кровати навалено барахло:

ЛСД, кокаин, героин и стрелы,

Три носка и кроссовки от «Adidas».

За окном раздаются не птичьи трели,

И в квартиру заглядывает беда.

IV

Кукольный мальчик, кудрявый бэби

Неописуемой красоты

Облачный шарик находит в небе

И безмятежно на нём сопит.

Лезет к голубчикам целоваться,

Копит эмоции на потом.

Так умирает в цивилизации

Трахнутый в задницу Купидон.

V

Он читает Сэлинджера и Кафку,

Запятыми плачет, лежит, хандрит.

Тишина привыкла часами гавкать,

Темнота – проглатывать фонари.

Он мечтает классику переделать,

Заменить депрессию на пристой-

ный восторг, но глохнет его пропеллер,

Ведь наивный Андерсен не Христос.

VI