Над маковым полем

– Слышишь? – радуется Андерсен.

– Слышу, – ухмыляется Дали. Не сговариваясь, френды двигаются на звук. Барахтаться в его корявых нотах. – Кажется, здесь, – прижимает ухо к двери очкастый парень в хвойном свитере.

– По-моему, да, – выносит вердикт Андерсен. Его живот щекочет игривое волнение, и ноги наполняются буквами «ж». – Кто осмелиться войти и позвать этого певчего сирина? – сглатывает тревожную слюну он.

– Эники-беники, кончились пфенниги, – считает Дали.

– Ты неправильно считаешь, – спорит Андерсен, – надо: эники-беники, прыгают ценники… – исправляет он.

Но пока они тыкают друг в друга пальцами, на шум выходит сам гитарист. На нём болтаются шорты с низкой посадкой, белая футболка с надписью «Kiss. Bang. Suck. Kill», поверх которой накинута зелёная олимпийка. На щеках видна лёгкая щетина, а светлые волосы до чёртиков похожи на разваренный «Доширак».

– Что за нойз? – глухо ворчит он.

– Мы услышали, как вы играете, – берёт слово Андерсен, – и захотели, чтобы вы скрасили наш нудный вечер, – вежливо и осторожно рассказывает он.

– Говно – вопрос, – жуёт соломинку неформал, – так чё? Где мне надо играть? – прямо спрашивает он.

– Супер! – ликует Дали. – Мы вас проводим, – небрежно бросает, ведя их путевую звезду.

Звезда тащит лакированную акустическую гитару за гриф. Верхняя дека её покоцана так, словно инструмент готовится стать щепками.

– Как вас хоть зовут, пацаны? – сплёвывает музыкант.

– Меня Дали, а этого скромнягу Андерсен, – представляет их Дали.

– А я Пустыня, – равнодушно произносит бард.

– Притопали, – сообщает очкастый. – Купидон, Мэрилин, встречайте! – голосит он, плюхаясь на подушку.

– Ну что ещё? – раздражается Монро.

– Мы сейчас такой концерт забабахаем, – с чувством обещает Дали, – что вовек не забудешь!

– Может быть, для начала познакомимся? – любезничает Купидон. – Ты кто такой? – неряшливо спрашивает он гостя.

– Звать Пустыней. Играю рок, – коротко осведомляет парень, увиливая от подробностей. Держится он скрытно. Смотрит на всех из-под густых бровей. И вообще напоминает тучу, несущую не грозу, а угрозу.

– И что у тебя есть в арсенале? – надменно кривит губой Мэрилин.

– Да что угодно! – бросает вызов Пустыня.

– «Ролинг Стоун» сыграешь? – интригуется Дали.

– Запросто, – петушится гитарист и, покрутив колки, принимается бренчать.

«I see a red door and I want it painted black.

No colors anymore I want them to turn black.

I see the girls walk by dressed in their summer clothes,

I have to turn my head until my darkness goes», – грубым голосом поёт парень, в то время как четверо слушателей, затаив дыхание, наслаждаются живым выступлением. «I wanna see it painted, painted, painted, painted…» – трясёт дошираковыми кудрями он.

– Обалденно! – аплодирует Дали. Купидон свистит от восторга, и даже Мэрилин со вкусом следит за паукообразными руками. Гибкие пальцы ловко скачут с аккорда на аккорд, и воздух пронизывает сногсшибательная энергетика.

– А «Куклу колдуна» сможешь? – заказывает Андерсен, на что их гость без остановки берётся за игру.

«Тёмный, мрачный коридор,

Я на цыпочках, как вор… – раскачивается Пустыня. – Пробираюсь, чуть дыша,

Чтобы не спугну-уть

Тех, кто спит уже давно,

Тех, кому не всё равно,

В чью я комнату тайком

Желаю заглянуть,

Чтобы увидеть… Как бессонница в час ночной, – расходится Пустыня. – Меняет, нелюдимая, облик твой,

Чьих невольница ты идей?

Зачем тебе охотиться на людей?» – чисто голосит он.

– Класс! – восторгаются друзья, хлопая и пружиня на койках. – Теперь давай «Нирвану»! – вторят они.

– О’кей, – пустячно поднимает брови Пустыня, запевая очередную композицию, – hello, hello, hello how low? – монотонно повторяет он.

– Чума! Лоху бы точно понравилось! – досадует Дали.

– Не думала, что когда-нибудь скажу это, но жалкого козла отпущения действительно не хватает, – вздыхает Монро.

– Ну вот почему ты такая чёрствая? – осуждающе морщится Дали.

– Я не чёрствая. Просто откровенная. Я не двуличная лицемерная тварь, как ты, – хмыкает блондинка, – а сейчас отвянь. Я слушаю, – отворачивается она.

Их дорожный концерт не на шутку растягивается. За «Нирваной» следуют «Killing Strangers» Мэнсона. Затем песни Агаты Кристи.

«И кивают, и кивают, не отбрасывая тени,

Очень важно головами наши тоненькие шеи…» – обливается потом Пустыня.

– Чувак! Ты нереально крут! – восхищаются путешественники.

– Не стоит лести, – самодовольно отмахивается пятиминутный король рока. Он готов бренчать всю ночь напролёт, но в их купе уже ломятся недовольные соседи с жалобами. Зевакам мешает громкая музыка и бесшабашные крики, так что организаторам приходится сворачивать своё собрание.

– Гудбай, – прощается Пустыня и с неописуемой тоской отрывается от матраса.

Его походка налита такой тяжестью, словно в каждой ноге умещается по свинцовой гире. У выхода он задерживается, оглядывается назад и выскальзывает в жёлтый свет. Поезд как ни в чём не бывало продолжает тарахтеть, но в сердце Андерсена поселяется скользкий червячок сомнения. Он точит его и выгоняет следом за артистом: