Над Мерапи облака

Здесь необходимо пояснить, что имел в виду мой собеседник под словом «кабир». Термин этот не очень распространен в Индонезии. Его ввели в обиход индонезийские коммунисты, а в последние годы я почти не встречал его в местной прессе. «Кабир» означает капиталист-бюрократ, представитель бюрократического капитала. Буржуазная верхушка современной Индонезии— это отчасти бюрократическая элита, а отчасти компрадоры, т. е. торговцы, финансисты, маклеры, связанные с иностранным капиталом, обслуживающие представителей иностранных монополистических фирм и не занятые собственным производством. Таким образом, индонезийская буржуазия в основной своей массе существенно отличается от классического типа буржуазии высокоразвитой страны, располагающей солидной экономической базой в виде средств производства, промышленных предприятий, шахт, транспорта и т. п., той базой, которая обеспечивает ей господствующее положение в обществе. Не располагая подобной экономической базой, индонезийские кабиры видят путь к личному обогащению, к укреплению своего влияния в максимальном использовании своего служебного положения. Коррупция, разбазаривание государственных средств, взяточничество, прикрытое деликатным словечком «комиси», т. е. оплата комиссионных услуг, — вот что типично для кабира.

Не менее характерен пример и с аграрным законом, принятым в конце 1960 года. Закон устанавливал минимальный и максимальный размер земельного надела на одну крестьянскую семью. Размеры эти колебались в пределах от 2 до 20 гектаров, в зависимости от местных условий. Однако в широких масштабах закон не осуществлен из-за противодействия богатых землевладельцев и правых политических партий. Профессор рассказывал о том, как кулаки и помещики прибегали к нехитрым уловкам. Они спешно делили свои участки, для видимости конечно, между родственниками, записывали землю на жену, малолетних детей, даже на подставных лиц, а потом разводили руками — какие, дескать, у меня излишки? Реформа, мол, дело хорошее, да в условиях густонаселенной Явы абсолютно нереальное. Здесь и перераспределять-то нечего. Укоренившаяся в государственном аппарате система коррупции, взяточничества помогала деревенским ловкачам оставаться безнаказанными и сохранять свою земельную собственность.

— Я, старый соратник бунга Карно, чту его как великого борца за независимость, — говорил мне профессор, — И, поверьте, мне больно говорить о его ошибках и недостатках. Их было, к сожалению, немало. Не думайте, что все нападки врагов на президента абсолютно беспочвенны. Когда Сукарно провозгласил так называемый принцип направляемой демократии, его поддержали все прогрессивные силы. Они усматривали в усилении центральной власти, в некотором ограничении парламентарной демократии возможность более решительной борьбы со всеми теми, кто препятствует движению вперед. Но Сукарно стал все больше и больше злоупотреблять властью. Он провозгласил себя «отцом нации», пожизненным президентом. Его расточительность не знала границ. Народ голодал, а президент строил своим женам дворцы, дарил голливудским звездам дорогие подарки.

Профессор подытожил свои рассуждения, грустно покачивая головой:

— Человек, имевший большие заслуги перед народом, активно участвовавший в революционной борьбе, в конце концов потерял чувство ответственности перед обществом и кончил трагически.

— Газеты часто связывают имя Сукарно с событиями 30 сентября. Что вы думаете на этот счет, профессор? — спросил я собеседника.

— Здесь много вымысла и заведомых передержек. Их цель — любыми средствами скомпрометировать бывшего президента. Вы знаете, что Сукарно представлял средние слои нашего национального движения.

— Мы назвали бы их мелкобуржуазными, — уточнил я.

— Допустим. По мнению Сукарно, одних этих сил было недостаточно, чтобы располагать надежной опорой. Хотел того президент или нет, приходилось считаться как с коммунистами и другими левыми, так и с правыми, в том числе политиканами из мусульманских партий, военными. Сукарно не разделял взглядов ни тех, ни других, не хотел от них зависеть и даже, думаю, побаивался их. Вероятно, он считал, что, если бы хозяевами положения сделались левые, они обошлись бы без него; правым в случае их победы президент тем более был бы не нужен. В своей тактике он использовал противоречия между коммунистами и реакционными генералами.

И вот трагическое столкновение произошло и оказалось уже неподконтрольно президенту, как джинн, выпущенный из бутылки. Сукарно, располагавший еще юридической властью, влиянием, правами главнокомандующего, имевший много сторонников в армии, не попытался, по существу, использовать свой авторитет, чтобы остановить кровопролитие, гибель невинных людей. Президент проявил непростительную слабость.

Нельзя было не согласиться с этими горькими, но справедливыми словами старого индонезийца, не одно десятилетие знавшего Сукарно.