Над окошком месяц

— В общем, всё хорошо, но… — все внимали ему, — чтобы было и дальше так, надо повесить замок, ключ хранить у дежурного по аэродрому, — генерал набирал обороты. — Кому надо, тот приходит и говорит: «Товарищ подполковник, разрешите ключ от туалета». После туалета тем же порядком сдаётся ключ. Только тут дежурный говорит: «Подожди, я проверю, всё ли там в порядке ты оставил». — Все делают вид, что присутствуют при открытии чего-то сверхъестественного, что неподвластно их умам, а только избранным.

— Может, тетрадь завести, — слабеньким голоском пискнул капитан. Генерал уставился на него, свёл густые брови. — Посещений. С росписями. Пронумеровать и прошить.

Правильно! — Поддержал своего подчинённого подполковник.

Зарегистрировать в несекретном делопроизводстве. Печать для пакетов.

— Это мысль, — поняв, что не подначка, согласился генерал.

И всем стало понятно, что комиссия потребует завести на каждый туалет книги посещений.

Один раз в сутки расписаться оно бы и ничего, а если у тебя это самое… Опять же, по этой тетради можно судить и бесконечно гордиться, что некогда ваше, необходимое в жизни каждого человека, заведение посетил такой-то великий мира сего.

Вспомнился ещё один случай, связанный с комиссиями, с желанием угодить начальству.

В один полк, далеко не самый лучший, прилетела комиссия во главе с генералом. Читали, ворошили бумаги, спрашивали, въедливо всматриваясь, сузив глаза, исписывали кипы бумаг и отмалчивались, странно поглядывая на командира.

«Турнут куда-нибудь, — гадал скисший командир. — В ЗабВО или того хуже, где на макушке можно яичницу жарить».

И тем не менее, посоветовал комбату кормить комиссию отменно.

— Добрее они не будут, — заявил он унылым голосом, — но ленивее — точно. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Дорога от штаба до столовой — из аллеи старых дубов. На половине пути пролетавшая большая птица шмякнула на фуражку генерала, шествующего во главе колонны на званный сытный обед. Генерал, сняв фуражку, долго осмысливал событие, а потом показал её командиру со словами:

— Вот так, полковник.

Что за этими словами стояло, едва ли мог объяснить и сам генерал. Может, радостью поделился, что не летают коровы и драконы; может, огорчился и обиделся, что не нашла глупая птица для этого кого-нибудь пониже рангом, есть для этого и капитаны с майорами; может, просто хотел выразиться красивым философским слогом. Командир, козырнув, выпалил:

— Всё понял, товарищ генерал! — И что-то коротко шепнул на ухо подбежавшему начальнику штаба. Начальник штаба козырнул командиру и помчался вдоль аллеи.

Комиссия не приступила ещё к персикам и ананасам, а в конце аллеи уже разгорелся скандал.

Старый пенсионер, растерявший почти всю память, но оставшийся при этом в здравом уме, заслышав скрежет пил и стук топоров, вышел на эти странные звуки и увидел, как солдаты пытаются срубить и спилить многовековые дубы, к которым он привык, как привыкают к чему-то родному и близкому. Не теряя дорогого времени, он забежал в телефонную будку и набрал не сложный для его памяти номер 01. Сбиваясь, захлёбываясь, сообщил, что в военном городке «горят» екатерининские дубы. Пожарники с сиренами примчались в городок, матюгнулись и уехали досыпать в депо. Пенсионер помнил ещё один номер — 02. Милиция, поняв, что никого не убили и не ограбили, хотела тут же послать пенсионера куда подальше, но смилостивилась и позвонила в Природоохрану. Соскучившиеся по настоящему делу, те примчались тут же. Отняли у солдат тупые топоры, кривозубые ржавые пилы и составили акт, по которому военные должны выплатить в казну государства штраф, на который можно купить два новеньких танка с кондиционерами и отсосом пороховых газов или один самолёт с бомбами. Обглоданные тупыми топорами два начальных дуба, посаженных по приказу графа Потёмкина в честь императрицы Екатерины II, стоят до сих пор как свидетели безоглядной командирской исполнительности.

А командира не спас и обильный обед с ананасами, заказанный им для комиссии. Он уехал туда, где «птицы не поют, деревья не растут», и, следовательно, навредить природе, как бы ему ни хотелось, у него там не получится.

Бог с ними, с этими курилками, туалетами и дубами, это ли важно. От этого никто не застрахован.

На вертолёте, потерпевшем катастрофу, выключились одновременно оба двигателя. Высота полёта была небольшой, времени на размышление экипажу практически не было, к тому же чёрная ночь, холмистая поверхность. О том, что были выключены двигатели перед падением, можно было безошибочно судить по положению их агрегатов и состоянию лопаток турбин и компрессоров. Свои наблюдения я сообщил Главному инженеру Воздушной Армии — полковнику Козьмину.

— Хорошо, — сказал он, — смотри дальше. Никому ничего не говори, слушай, что говорят эти, — кивнул он в сторону шушукающихся маповцев.

Вскоре мне втемяшилась мысль, что экипаж сам погубил себя. И с этих пор, чтобы я ни делал, чтобы не анализировал, эту мысль не мог никак отогнать от себя.