Над окошком месяц

— Только не в лётное училище! — категорично заявила мать, услышав желание сына. И Вовка не пошёл против её воли. Он поступил в училище тыла, на радость матери закончил его, женился и через полгода погиб в автокатастрофе.

Что это такое, я не понимаю, отказываюсь понимать. Злой рок? Случайное совпадение? Знаю, что большего горя для матери придумать невозможно. Только за что?

Авиация, как и медаль, имеет две стороны. Лицевая, яркая, блестящая — с грохотом турбин, достижениями и рекордами, а другая сторона тусклая — с перечислением трагедий и потерь жизней, которыми пришлось пожертвовать во имя этих побед и достижений.

Встретили меня в штабе «приветливо». На второй день чуть не выгнали обратно во Фрунзе, в свой полк. Это после представления начальнику политотдела армии.

— Партийных взысканий у вас, конечно же, нет, — сказал он в конце нашей беседы, по тону которой я мог судить, что претензий у начальника нет.

— Есть. С занесением в карточку. За развод с женой.

Мои слова огорошили начальника политотдела.

— Как так?! Это невозможно! К нам сюда таких не берут!

И зашаталась у меня земля под ногами, завертелась. Не знаю, что говорил мой непосредственный начальник, но меня оставили, и к моей морали больше не цеплялись.

В таких случаях политотдельцы считали, что офицер всегда виновен. Ушёл от жены — развалил семью, ушла жена — не сохранил семью. После развода твоя кандидатура долгое время не рассматривается ни в каких планах на повышение в должности и звании, если ты учишься в академии — тебя отчисляют. Награды обходят тебя стороной, даже если ты герой из героев. Короче говоря, на своей карьере офицер, решившийся на развод, часто ставил крест. Вот почему многие терпели и страдали, мучили других из-за этого, и, имея за плечами приличные годы, они всё же, выйдя на пенсию, разводились.

— Вот твои стол, стул, настольная лампа и вентилятор, — показали коллеги на моё рабочее место.

Я сел за стол, открыл дверцу и… оттуда высыпалась кипа разных бумаг с печатями, штампами, резолюциями «срочно выполнить», «доложить немедленно». Я закрыл стол, впихнув туда с усилием бумаги, подперев дверцу коленом, задумался. Были у меня мысли и такие: а не вернуться ли мне в свой полк? Работа там интересная, живая, по ней можно судить, кто ты, на что способен. Там меня уважают, там у меня дочь…

— Мой тебе совет, — подошёл ко мне, улыбаясь, мой новый коллега, Всеволод Шитиков. — Сгреби всё и отнеси в печку.

— Но тут же резолюции, штампы, номера?

— И я так тоже думал, когда попал сюда. Тайно сжёг, и каждый день ждал ребят в синих галифе. Никто ни разу не вспомнил! Давай, помогу тебе отнести эту макулатуру.

С Всеволодом мы скоро сдружились. Жили в одном доме, нередко навещали друг друга. Однажды мы выпили всё, что было у меня в запасе, а было не так и мало. Полбутылки коньяка, столько же водки, по рюмке вина.

— Ищи, — распорядился Всеволод, когда всё было выпито. Кивнув на холодильник, добавил: — Там должно быть!

Действительно, там у меня было. Но такое, что можно пить только каплями и не более десяти на стакан воды. Тонизирующая настойка маральего корня. Прислал брат.

— Наливай! — решительно отмёл мои предостережения Всеволод.

Я накапал в рюмки по двадцать капель.

— Ты что, издеваешься? — зло прошипел Всеволод. — Лей по полной!

Я налил по половине. Всеволод перехватил бутылку и наполнил свою рюмку до краёв.

«Погибать так вместе!» — смирился и я, и налил себе столько же.

Выпили. Сидим, смотрим друг на друга, ждём смерти. Смерть не спешит, и нам как-то неуютно сидеть без дела.

— Наливай ещё по одной! — предложил Всеволод уже заинтригованный исходом.

Я отказался исполнить его желание. Тогда он сам наполнил свою рюмку. Поколебавшись, плеснул себе и я. Мелькнуло: «Сына не родил, книгу не написал, деревья сажал в школьном парке, а прижились ли они, кто знает. Вроде бы и умирать рано».

Придя на работу, Всеволода там я не застал, а он всегда приходил раньше всех. На десять минут опаздывает, считал я минуты, выглядывая в окно, что выходило на дорогу. На двадцать минут… «Интересно, — рассуждал я, — что мне полагается по УК, если я непреднамеренно отравил товарища? Лучше ли будет, если на суде скажу, что и сам пил? Скажут: «Для отвода глаз сделал так, чтобы снять улики задуманного убийства». Позвонить? Следователи схватят первого позвонившего и сразу, без всякого разбирательства, упрячут. И всё-таки надо позвонить».

На звонок никто не ответил.

«Наверное, в морг повезли. Смотаться бы домой да выбросить незаметно проклятую бутылку с остатками отравы?»

Раза два заходил к нам начальник, спрашивал майора Шитикова, но никто толком не мог объяснить причину его отсутствия. Я знал и молчал. Решил, что через час пойду с повинной. И вдруг я увидел Всеволода. Он почти бежал. Фуражка в руках, китель нараспашку, морда как светофор!

— Ты чем меня вчера поил? — были первые его слова.

Оказалось, настойка его не взбодрила, а расслабила. Успокоила так, что будильника он не слышал, ухода жены не слышал, только жаркое азиатское солнце припекло его и разбудило.