Над осевшими могилами

Он забрал выпивку, оставив доллар чаевых. На пути к столику прихватил еще один стул, чем огорчил мочалку, протянувшую ему пару баксов. Джоэл отмахнулся и сел в конце стола.

Оглянувшись, он увидел Дюпри, который пробирался сквозь хмельную толпу. Жилистый сыщик вышел на улицу, остановился под фонарем, вперившись в тротуар. И на секунду Джоэл представил себя на его месте: пятый десяток, волосы редеют, дрябнет тело. Вдруг накатило чувство, что вся жизнь мелочна, суетна и предрешена. А сам он – точно лабораторная мышь, что слепо тыркается на развилке двух проходов, мечется между одиночеством и семейным очагом. Но всюду тупик, из которого веет холодом неизбежности и удушающим страхом старости.

Дверь захлопнулась, Дюпри исчез. Джоэл залпом выпил виски. Телка Дерека начала новый анекдот:

– У одной девахи, плоской, как камбала…

28

После полуночи Бурбон-стрит превратилась в тонкую, но резвую струю пьяных охламонов, качко мотавшихся по мостовой среди луж пролитой выпивки и озер, порожденных забитыми стоками. По пояс голые гуляки, преимущественно мужского пола, отплясывали перед барами и толпились в очередях перед окошками, через которые бармены продавали пластиковые стаканчики со всевозможной отравой. Всех их, молодых и не очень, объединяло неумение пить, но и в остальном они не сильно различались: от двадцати пяти до пятидесяти, остекленевшие глаза, развинченное тело и пьяная похоть во взоре, хотя вряд ли кто из них на что-нибудь годился. Один такой мутноглазый и мокрогубый питок, которого изрядно мотало, возник перед Каролиной со стаканом в руке:

– Куда это мы намылились?

Она осторожно его обошла и зашагала дальше. Вчера, когда Каролина оформлялась в гостиницу, портье заверил ее, что июнь – «тихий месяц»: никаких праздников, студенты разъехались на каникулы или сдают выпускные экзамены. Для долгих гулянок слишком жарко и душно, и потому в июне здесь царят буколический покой и очаровательная истома старого Юга.

– Покажи сиськи! – крикнул кто-то в компании высоченных парней, по виду спортсменов.

Каролина остановилась. Может, ошарашить их и себя? А что, студенткой она это делала. Но глупая мысль утонула в осадке от разговора с Блантоном, и тотчас захотелось пристрелить наглецов. Однако через секунду Каролина сообразила, что дерзкое предложение сделано не ей, а кому-то на балконе над ее головой. Она сошла с тротуара и посмотрела вверх. Десятка два пьяных девиц перевешивались через балконные перила или отплясывали, выпрашивая бусы Марди Гра, все еще пользовавшиеся спросом, хотя карнавальный сезон давно минул.

Одна девушка, вся такая правильная и пухленькая, как индейка на День благодарения, охотно задрала блузку, и зрители, радостно завопив, метнули ей бусы. Ее соседка проявила талант к дразнящей постановке: покачивая бедрами, обнажила одну грудь, потом другую, потом разом обе. Ей досталось больше бус.

«Что я здесь делаю?» – подумала Каролина. После встречи с Блантоном она не смогла уснуть: перед глазами маячила фотография пятнадцатилетней жертвы. В два ночи Каролина раскрыла телефонный справочник и выписала торговые центры, где имелись кондитерские. Таких было три. Каролина сопоставила этот список со списком центров, располагавших фотомагазинами.

Потом опять легла, но так и не уснула. Встала, надела спортивные штаны и решила прогуляться к реке. Но ее привлекли крики и музыка, слышимые за два квартала, и она пошла на Бурбон-стрит, где влилась в толпу перед заведениями, сулившими эротические зрелища. Может, сработала полицейская выучка пресекать беспорядок? Или причина в нынешнем деле и мысли, занозой сидевшей в голове?

Фатализм проститутки Жаклин породил эту мысль, а безоглядная извращенность маньяка, описанная Кёртисом Блантоном, ее укрепила. Полиция и поп-культура представляли серийных убийц неисправимыми злодеями. Существовал стереотип, который помянул Блантон: холостяки от двадцати четырех до сорока восьми и так далее. В сочетании с другими факторами эти характеристики складывались в монстра, нечто ненормальное, нечеловеческое, кошмарное: Джеффри Дамер, Тед Банди, Ганнибал Лектер[10].

Хотя и сам стереотип порождал тревожные мысли. От двадцати четырех до сорока восьми? Холостяк? Проблемы с близостью? Комплексы из-за матери? Но любой мужчина мечтает побыть холостяком, сближаться ни с кем не способен и отводит глаза, говоря о матери.

Как там сказала Жаклин? «Мэм, меня от всех мужиков жуть берет». Целый список опасных клиентов, которые кусались, дрались, дергали за волосы и брали силком. И все они просто мужчины, не монстры. Банкиры, продавцы, фермеры и учителя биологии. Возможно, копы и бармены.