Над пропастью жизнь ярче

Документов на аренду дворницкой у них не было. Никаких.

Виктор Валерьянович предупредил:

– Месяц вас трогать никто не будет. Типа ремонт. Дальше – выкручивайтесь сами.

Зиновий рвался начать работу чуть ли не в первый день. Но Александра настояла: прежде чем завозить мебель, надо хотя бы выгрести пыль. Вымыть стены. И особо страшные трещины в них завесить календарями.

И картину купила. У алкаша-дедули. В переходе под Новым Арбатом таких продавцов много стояло, но этот был самый несчастный и старый.

В итоге офис принял почти домашний вид.

Даже странно в подобной атмосфере смотрелись бронированное окошечко и кнопка громкой связи в перегородке.

Но то были необходимые меры антуража.

Бывшая дворницкая теперь гордо именовалась обменным пунктом. Но на деле ни к какому банку не относилась, на балансе нигде не числилась.

Помещение имело два, точнее, даже три входа. Один – «официальный», прямо в арке, ведущей с Арбата. Там висели вывеска, часы работы, номер телефона. Еще одна дверь выходила в подъезд, а оттуда можно было выбраться хоть на Арбат, хоть во двор.

Ставить в дворницкой капитальную стену было нерационально и некогда. Зиновий нанял узбека, вдвоем за пару часов соорудили перегородку из гипсокартона. Окошечко с лотком для денег ставили уже сами, лишние свидетели ни к чему. В итоге получился идеальный обменник: для клиентов вход из арки. Ну а сотрудники могли уйти через кассу. В подъезд. И дальше – куда угодно.

Можно было открываться.

Зиновий настаивал вообще не привлекать внимания. Отпирать только тем клиентам, кто по договоренности. Но Саша считала, так будет слишком подозрительно. К тому же крупную дичь можно ждать и неделю, и две. Что же, все это время просто так, что ли, сидеть?

В итоге договорились: во время обычных сделок Зиновий будет вроде как охранником. Встречает клиентов у входа, сомнительным личностям сразу говорит, что закрыто. Ну а Саша в кассе, считает и выдает деньги.

Дверь была призывно распахнута, с Арбата зазывал рекламный щит. Особого аншлага не было. Курс специально указали выше, чем средний, чтобы всякая шелупонь с десятью потными долларами не совалась. Ну а приписку мелкими буквами – «Крупные суммы по договоренности» – никто не читал.

И Зиновий, и Саша считали, что ловить жертву среди публики, шатавшейся по Арбату, дело и глупое, и опасное. Куда надежнее тот клиент, кто отнесся к вопросу обмена денег ответственно. Полистал газету бесплатных объявлений. Выбрал. Позвонил. Договорился.

Специально под обменник они купили на Горбушке левый мобильник на чужое имя с прямым номером. Затем Саша съездила в пару газет, из тех, где не строго требовали документы при подаче рекламы, и дала строчное объявление: «Обмен валюты! Большие суммы, сладкий курс!» Указала тот самый мобильный, но прямой номер – создавалось впечатление более-менее солидной конторы со стационарным телефоном. И не поскупилась, заплатила, чтоб выделиться, за жирный шрифт и за рамочку вокруг строчки. Зиновий пытался, конечно, стебаться над этим ее «сладким курсом», но Александра считала себя непоколебимым специалистом по рекламе – даром ее, что ли, учиться в Америку брали! – и на его подколки даже обиделась. Губы поджала, бросила: «Вот увидишь! От клиентов отбоя не будет!»

Но результат, что принесло объявление, превзошел даже ее радужные ожидания. Телефон звонил часто, Саша сама обычно брала трубку. Всегда спрашивали, а какой курс, и она вежливо объясняла, что курс плавающий и он очень сильно зависит от суммы. Если сто долларов меняешь – он один, больше тысячи – гораздо лучше, а свыше пяти – совсем прекрасный. Иной раз, когда человек запрашивал поменять больше пяти «грандов баксов», Александра вдруг вкручивала клиенту очень выгодное предложение на полтора, два рубля выше рыночного. Получалось, что настолько выигрышно для клиента и убыточно для них самих, что потом никаким способом эту потерю они с Зиновием не отобьют. Но столь сладкий курс она давала не всем, а лишь тем, кто по телефону казался ей перспективным для главного дела.

Потенциальных особых клиентов она выбирала по выговору – предпочитала московский говорок, приезжий сегодня поменяет, а завтра его ищи-свищи, больше не придет.

С кавказцами не связывалась: они люди жестокие, безудержные. С такими работать – себе дороже, не забудут, не простят. Зато случались сразу, по интонации в трубке, располагающие на будущее люди. Вот им она обещала льготы неслыханные, которые те ни в одной другой обменке, ни в одном банке не получили бы. Когда Зиновий ей пенял, что она работает им в убыток, Саша спокойно отвечала: «Мой отец, потомственный рыболов, меня учил, что рыбку сначала надо прикормить».