Над пучиной

– А что?.. Разбойниковъ здсь нтъ. Не безпокойтесь, дорогая миссъ Джервисъ! Я съ собой возьму и Машу и даже Ивана, съ его револьверомъ въ карман… Никто меня не тронетъ! А когда вы вернетесь отъ своихъ знакомыхъ, вечеромъ, то наврное застанете меня крпко спящей. Ничто не дйствуетъ на меня лучше и успокоительнй воздуха и далекихъ прогулокъ.

II

Такъ она и сдлала, эта своевольная барышня, утомленная многоразличными увеселеніями, но не обезличенная столичной жизнью.

Едва миссъ Джервисъ отправилась къ своей пріятельниц, она объявила Маш, что он тоже дутъ съ ней на цлый день, на дачи.

– Бери мой маленькій сакъ. Мы возьмемъ туда тартинокъ и апельсиновъ и отлично пообдаемъ гд нибудь на берегу.

– Ахъ, барышня!.. А миссъ что скажутъ, какъ узнаютъ? – ужаснулась румяная горничная.

– Это мн все равно!.. – засмялась въ отвтъ княжна.

– Такъ приказать Ивану позвать коляску?

– Да. Только не на весь день, а въ одинъ конецъ, до паровоза. Ты знаешь, Маша, гд садятся въ вагоны, что ходятъ на Большой фонтанъ?

– А какже!.. Знаю-съ. Я все здсь знаю! – вскричала Маша въ восторг отъ предстоящаго удовольствія.

Не мене была весела и ея барышня. И весела, и смущена немножко, съ непривычки къ такимъ своевольнымъ, и тмъ боле одинокимъ прогулкамъ. У нея даже промелькнула мысль: не взять ли ей съ собой Ивана?.. Но она тутъ-же оставила это намреніе, сообразивъ, какъ стснительно и скучно будетъ имъ обоимъ: пожилому слуг слдовать за ея безцльными блужданіями по садамъ и берегамъ моря, а ей терпть его ненужное присутствіе. Довольно и Маши!.. Съ ней она по крайней мр не стснялась и, къ тому-же, знала, что и ей это большое удовольствіе.

«Ужъ такъ и быть! Справлю разокъ ekole buissonniere! – думала она. Надышусь свободнымъ воздухомъ надолго!.. Вдь здсь меня никто не знаетъ и никто не узнаетъ, какъ-бы я ни провела день. Хоть нсколько часовъ, какъ другіе живутъ. По крайней мр будетъ хоть чмъ помянуть Одессу! А то вдь все смертельно надоло!.. Вотъ поду съ сестрой – баронессой и ея штатомъ опять въ заморскіе края, на воды! – продолжала она раздумывать, пригорюнившись у окна. Буду тамъ прогуливаться, tiree a guatre epingles. Слушать тяжелыя любезности графа фрица или звонкія фразы князя Лоло, которыми онъ будетъ звонить взамнъ оставленныхъ дома шпоръ и сабли… Буду выслушивать намеки сестры на плохія дла отца и на мое неумніе поправить ихъ блестящей партіей!.. Еще, пожалуй, и туда прідетъ за мною блистательный Викторъ Наумовичъ Звенигородовъ (вдь надобно-же носить такую тяжелую кличку)! – этотъ камеръ-юнкеръ изъ ножовой линіи, – какъ назвалъ его cousm MkheL. Помилуй Богъ!.. Вотъ будетъ несчастіе!.. И подумать, куда дваются предразсудки, родовая гордость отца и сестры въ отношеніи къ этому выскочк? Такъ и таютъ, и испаряются при помыслахъ о милліонахъ этого купеческаго сынка… Ахъ? Боже мой!.. Неужели-жъ выйти мн за этого лакея въ парижскомъ костюм?!..» Она вздохнула.

«Выходить безъ любви, безъ уваженія… а впрочемъ, гд ихъ и взять?.. Къ кому?.. За что?.. Вдь ни одного человка я не встрчала до сихъ поръ такого… Въ самомъ дл! Все какіе-то!.. Пустельги, комедіанты или еще того хуже: эгоисты, безчестные корыстолюбцы!.. Ахъ, Боже мой! Да… тяжело жить на свт людямъ. И все больше сами себ творятъ бды… А могла ли бы жизнь быть лучше… А ужъ какъ Божій міръ хорошъ!..»

Она заглядлась на сине-зеленую пелену моря. На рейд шла дятельная работа; дымились пароходы, мрно поблескивали весла, со скрипомъ работали колеса и блоки; на эстакад гремлъ и пыхтлъ паровозъ съ длинной цпью товарныхъ вагоновъ. Всюду копошился и хлопоталъ суетливый людъ. А оно, безбрежное море, свободно и спокойно раскинулось на простор; вольно распвало свою, то тихую, то страшную псню; безъ границъ, безъ удержу взмахивало пнистыми валами и разстилалось вдаль и вширь, сверкая и нжась въ солнечномъ свт, подъ яркимъ сводомъ неба, темня и озаряясь вмст съ нимъ…

Далеко, на горизонт, двумя крыльями серебрился парусъ. Отсюда не было видно движенья; парусъ, казалось, стоялъ неподвижно, вися между небомъ и моремъ.

«Хотлось-бы мн тамъ быть!.. Покачаться надъ бездной, вдали отъ земли и людей!.. Чувствовать себя на вольномъ простор… Хорошо!.. А еслибъ буря?.. Чтожъ! Мн кажется я не испугалась-бы и бури!.. Не вс-же въ бурю погибаютъ. А какъ славно должно быть живется тому, кто выплыветъ живой и полный силъ!..»

– Коляска готова, барышня. Княжна!..

– Что?.. Да. Сейчасъ!.. Ну, демъ. демъ на синее море!..

Хорошо было и на мор, и на земл. Берега и верхній и нижній, цвтущей полосою протянувшійся вдоль глинистыхъ обрывовъ, тонули въ другомъ мор: въ мор пышнаго, весенняго расцвта, – въ бломъ пуху яблонь и вишень, въ розовой жимолости, въ сро– лиловыхъ и фіолетовыхъ кущахъ сирени. Свжій воздухъ былъ полонъ благоуханій, испареній змли и моря; полонъ движенія и блеска, звуковъ и псенъ. Высокія, еще нескошенныя травы, жили милліонами населявшихъ ихъ жизней; прозрачныя, не вполн распустившіяся деревья и цвтущій кустарникъ звенли жужжаніемъ, щебетомъ, щелканіемъ и свистомъ.