Над Самарой звонят колокола

– Начнут из крепости чинить отпор и из пушек палить – иди прочь, меня догоняй, а под бомбы и пули солдатские малым числом не при. Топор своего дорубится! Спустя малое время большой силой офрунтим и возьмем эту крепость. Пошли, братцы!

Илья Федорович сурово глянул на все так же молчавшую крепость, свернул с дороги к реке Самаре, на виду гарнизонных солдат льдом перешел на правый берег, а потом сильно заснеженной проселочной дорогой ушел от Бузулука. Ехал версту, две и все прислушивался: не загремят ли за спиной пушечные выстрелы, извещая, что гарнизон крепости весьма усилился и решил обороняться до последней возможности, питая надежду на сикурс воинских команд от казанского губернатора…

Словно читая мысли атамана, худощавый и высокий капрал Гаврила Пустоханов, поправляя без конца налезавшую на глаза великоватую лисью шапку, поежился:

– Беда, ежели бомба аль ядро ударит в сани, – всех покалечит разом!

– Вроде обошлось пока – тихо, – неуверенно отозвался Илья Федорович. – Только бы подполковник Вульф не подоспел часом с подмогой, пока мы в малой силе пребываем. Начнет с драгунами гонять нас по зимнему лесу, без бани жарко будет нам!

В Араповку, всполошив сначала дремавших собак, а потом и мужиков, въехали в четыре часа пополуночи. Громыхнули прикладом ружья в ворота, добудились заспанного полуглухого дворника Фрола. Казаки еще топотали в сенцах, отряхивая снег с валенок и одежды, хлопали снятыми шапками о колени, а Илья Федорович поймал Фрола за рукав, начал допытываться:

– Что слышно про барина? Где он теперь, не прознал ли как?

– Должно, в курятнике наш барин. Щупает петуха, не будет ли яйца, – пытался было отшутиться Фрол, но наткнулся на требовательный взгляд Ильи Федоровича, забегал глазами, усиленно размышляя, говорить ли атаману плохие новости. Не будет ли самому от того лихой беды? Притворно закашлял, подергал себя за лохматую слежалую бороду, прошепелявил, с опаской озираясь на казаков, которые пошли толпой в горницу:

– Вчерашним днем забегал в имение Савелий Паршин, будто хозяйство досмотреть. А я узрел в дверную щелку – из буфета столовую утварь сгреб в котомку. Отъезжая, тот Савелий сказывал, будто сам он у родного брата в Бузулукской крепости хоронится. А барин якобы в Борской со всеми своими домочадцами пребывает…

– А что о жене моей да о сынишке сказывал? При барине они?

Фрол долго молчал, пока атаман за плечи не тряхнул его как следует. Дворник испуганно ойкнул, облизнул сухие губы и зашептал:

– Не серчай, Илюша… Сказывал Савелий, что продал барин женку твою и сынишку Федю какому-то помещику, бывшему в Борской крепости проездом. Будто нужда в деньгах случилась большая… А тот помещик якобы повез их куда-то далече, а Тамбов ли, в Малороссию ли, того и Савелий толком не знает… Будто бы крепко приглянулась твоя Аграфена тому преклонному в летах барину. Обещался он Федюшу усыновить и по смерти оставить своим наследником… Прости, Илюша, за черные вести. Что сорока на хвосте несет, о том она и трезвонит, глупая.

Илья Федорович тяжело сел на холодную лавку, снял шапку и закаменел, ничего не видя и не слыша…

Фрол от греха подальше убежал готовить казакам что-нито перекусить с дороги. Кем-то оповещенный о приезде Ильи, прибежал тесть Макар, молча сел рядом с зятем…

Хлопнула наружная дверь. В сенцы, впустив клубы холодного воздуха, втиснулись трое мужиков, отбили атаману поклоны. Старший из них повинился, что не может кланяться ввиду болезни спины, спросил хрипловатым голосом, опережая других:

– Что слышно, Илья, про государя Петра Федоровича? Сказывал наш изувер Савелий Паршин, будто большая воинская сила идет на него со всех сторон. Сдюжит ли? Не придется ли государю показывать хребет своим супротивникам?

Илья Федорович все не мог вырваться из тисков горьких дум о пропавших – теперь уже, наверно, навсегда – Аграфенушке и Федюшке, который по малости лет со временем забудет и отца своего, и деда Макара… Сам, как оборотень, из мужицкого сына превратится в барина…

Сказал каким-то мертвым голосом:

– Возьмет Петр Федорович Москву, сядет на престол, так непременно издаст указ отпустить прикупленных крестьян на волю. Возвернутся непременно Аграфенушка с сыном домой, а мы их здесь дождемся. А Матвейку, ежели изловлю, – голос поднялся почти до крика, – с языком вырву имя того барина, сам с казаками во двор въеду! – Илья Федорович тяжело ахнул кулаком в стену. Словно опомнившись, поднял голову, увидел опешивших и переглядывающихся мужиков, спросил: – Чего вам, старики? В отряд не возьму, за преклонностью годов ваших. Поутру присылайте сынов да зятьев писаться в войско государя нашего!

Мужики, обрадовавшись, затопали к двери. Негнущийся старик вновь с вопросом к атаману:

– Так, стал быть, при победах государь-батюшка?

До сознания Ильи Федоровича наконец-то дошли его расспросы.