Над вечным покоем

— Вопще, — сказал он редактору, — мне от этих дел ни жарко, ни холодно. Я человек здоровый, нормальный, у меня реакция на темноту вполне тоже нормальная, мне в зале свет погаси, так я сразу засну, но зачем моего брата обидели? Бросили тень зачем? Других разве нету мер, кроме гробить статьями? А человек теперь умом повредился: я с тренировочной езды как приеду, так он сразу берет бидон, к велосипеду садится и доит его в бидон за инструментальную сумку, будто велосипед есть коза, и улещивает его: «Машка, Машка»…

И как ясе дорого обошелся автору данный редкий артист! Сколько заступников за него отыскалось! И как нескоро удалось доказать, что мозг Анального — в полном порядке, а велокоза — всего лишь штукарство и недостойные трюки.

Обязательно надо выносить уроки из жизни. Некоторые не выносят — и вот отрезают себя от широких слоев знакомых, и вот они — интеллектуальные бобыли, и никто не поздравит их с праздником на открытке «В честь 160-летия изобретения крепостными крестьянами братьями Дубиниными нефтеперегонного куба».

Скажем, отрешиться бы по-мудрому от этих рецензий, от профундо-басов и либретто, а писать насчет экономики. Любо-дорого это, и без промедления приходят ответы на фельетоны от советских хозяйственников, без неуклюжих и неспортивных выкручиваний: «Обсудив фельетон «Дорогу человеку с улицы!», коллегия Министерства станкостроения сообщает: факты, приведенные в фельетоне, подтвердились. Министерство принимает меры:…»

И далее твердые пункты: 1, 2, 3…

Это в сфере промышленности, транспорта, добычи ископаемых и морепродуктов.

Но никогда, ни в жизнь не подтверждаются факты, если пишете вы об искусстве.

Вы ударите по сестрам Монгольфье и еще каким-то Эсфири Тэц с Ольгой Грэе (филармонические блекотуньи, эксплуатация долготерпения слушателей), — но не дождаться вам кирпича в окно или: «Факты, изложенные в… подтвердились». Стекла будут все в целости, но доставит редакционная почта эпистолу: «Напрасно филармоническая общественность города Уникального надеялась на квалифицированную оценку местных творческих сил представителем столичной прессы. Автор истратил свою потенцию на посещение уникальненских злачных мест, в алкогольном дурмане не найдя даже времени посетить филармонию».

И зря бедолага автор с блужданием во взоре и дрожью в запястье сядет сочинять докладную, сбиваясь на дикий делопроизводительский стиль:

«В свете сообщенного обо мне руководителями филармонии гор. Уникального сим извещаю, что сообщенное обо мне является голым вымыслом. В состоянии трезвости мною проведены исчерпывающие беседы с руководителем филармонии Ермиловым-Дюбуа, членами худсовета Цилей Габбе и Кондаковым. Беседы производились как раз в помещении филармонии, десятый этаж Дома учреждений, правое крыло, комнаты 947, 948, 949. В комнате 949 в клетке висит птица (щегол), в машинке «Башкирия» буква «ы» западает, ножка дивана передняя правая отсутствует, заменена как подпорой трудом К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве». В шкафу стоит латунный венок с гравированной надписью «В дань уважения». Циля Габбе наверняка бреет под носом. Более добавить ничего не имею».

Да. Все ясно. Он был трезв и со всеми имел беседы. Он исполнил свой долг. Но ничего под рубрикой «Меры приняты» не появится во след фельетону. И долго еще будут забрасывать автора по телефону и почтой кизяками и всяческими гуано почитатели и тайные члены семьи Ольги Грэе и сестер Монгольфье.

И зря автор будет ходить, по привычке всматриваясь в глубины искусства: ба, это что за поветрие? Что за соавторство такое настало для классики: Легар — Артамошин, Коровьев — Бабель, Булгаков — Шегера. Как не стыдно привешиваться современным товарищам? Все-таки Легар — это вам не трамвай, переполненный в час пик!

И только сядет, только перышком упрется в бумагу словесник — тут навалятся на него сомнения. Заметим — не беспочвенные сомнения. Кое-чему уже жизнь научила, вышколила. Ведь такая поднимется буря, такие силищи выставят против словесника, от таких невероятных людей раздадутся звонки и упрашивания, что еще три года спустя будет автор делать свои этюды, наброски на обратных сторонах рецептов успокоительных средств седуксен и элениум.

Тут само собой он одумается, возьмется за ум, начнет лопатить экономические аспекты, и увеличится приток денежных средств в обносившееся его семейство, и лишь по вредной инерции остро все примечать он скажет себе: погляди, до чего певец Н-ский предприимчив, находчив! Вот и голос пропал совсем, а он не уходит со сцены, перешел на актуальные куплеты. От находчивости он рассуждает: эти вещи сколь плохо ни пой, все равно разругать не посмеют, и продлишь этим самым свой певческий век безразмерно. Так находчивый нищий, побирающийся в дни хоккейного чемпионата в хоккейный шлем, наберет подаяний значительно больше, чем коллега его, собирающий просто в руку.