Над вечным покоем

Плотные, очень плотные пишутся графики суток. И, к сожалению, часто смещаются, ломаются графики. Ну, например, гражданин планировал, что номера потенциальных подписчиков на Дж. Лондона будут татуировать на ладони, как вдруг кто-то вносит и все поддерживают предложение писать номера также и на ступне, и разувание стоящих в очереди съедает лишние сорок 40 минут, весь график летит в тартарары, и никогда уже вам не услышать тревожных сообщений доц. Зигеля о высадке пришельцев из космоса в Кунцево и на платформу Усово в 21.14 по местному времени, так что на электричку пришельцы все равно опоздали.

И люди борются, всеми средствами люди стараются не выходить из графика. Но кое-что в их силах, а кое-что — нет.

Где проводит увлеченный и страстный наш гражданин большую часть своего свободного времени?

Наивные скажут: если человек одержим шахматными идеями, он проводит почти весь досуг в шахматном клубе на Гоголевском бульваре. А отчаянный рыболов инженер Червяков проводит весь свой досуг вмерзши в лед возле лунки, на рассвете вырубает себя изо льда и спешит на работу. А геолог, скажем, Савельев одну шестую часть жизни простоял в очереди к теннисным кортам, все же не теряя надежды к концу одиннадцатой пятилетки достояться и сыграть пару сетов.

Неверно так думать. Это вульгарный подход — думать, что, раз увлечен человек чем-либо, так и времени он распыляет больше всего. Не так это, крайне не так.

Тогда где он его распыляет? Некоторые закричат, изображая на лицах твердое знание: «В очередях, в очередях!»

Нету за этим истины. В архив беспочвенную точку зрения! А вот где распыляем мы время, вот где трещат наши графики — в приемных лиц официальных и должностных.

Ну, вы знаете эти приемные. Закуточек. Лавки. Или скамьи. Или, поднимай выше — кресла. Стол. Телефон, издающий звонки так часто, будто тут проводят физиологические опыты по системе академика Павлова. И секретарша. И на кожаной двери таблица:

ПРИЕМ ГРАЖДАН ПО ЛИЧНЫМ ВОПРОСАМ

В ЧЕТВЕРГИ ОТ 13. 00 до 13.27

Не исключено, что в каком-нибудь Бибирево, в Орехово-Борисово, на платформе Бужаниново сидит отдельный товарищ и верит: он придет в четверг к 13.18, будет принят, обласкан и выслушан в 13.19, затем потопает по своим делам.

Верьте, наивный. Хотя все мы знаем: ни за что так не будет. Поэтому мы, знатоки, еще в среду начинаем отпрашиваться в своем учреждении, чтобы завтра к 7.00 пойти на прием в другое. И нас понимают. Науке и литературе не известен ни один такой факт, чтобы кто-то не был отпущен.

Для чего идут на приемы люди? Понятно, вовсе не для того, чтобы попасть на прием и сказать главврачу «Скорой помощи», что сидит за столом по ту сторону в креслах:

— Знаете, просто не мог удержаться. Вот пришел вам сказать как москвич москвичу: смотрел короткометражную хроникалку-документалку «Туркменские пастухи» — и это такая прелесть, такая!

Так не за этим идут на приемы люди. А как раз идут с жалобами и предложениями о перестройке того и сего там и сям. Например, идут заявить, что частная автомобилизация еще как следует не налажена, но общественный транспорт уже старается не работать.

И на что же люди наталкиваются? На отсутствие того, кто должен принимать, выслушивать людей от сих и до сих.

И начинается великое сидение, так что даже и немнущиеся ткани дают слабину, отчего вы сразу узнаете сидельца по пузырям на коленях. И через какие-то пятнадцать минут впадают граждане в ожидательный анабиоз такой глубины, какой вам не наблюсти даже у анадырских авиапассажиров, вторую неделю ожидающих рейс на залив Креста. И сквозь дрему, смежения век и клевания носом пробивается секретаршин голос, разъясняющий по телефону подругам и небезразличным мужчинам, где: обезблошить говорящего попугая, обслужиться у приличной портнихи, как измерить кровяное давление при помощи нитки, линейки и золотого кольца…

— Гражданочка… — несмело встревают в разговор некоторые из отчаянных. — Ну когда ж он нас примет?

Гражданочка строго говорит: неизвестно. Вызван в верха.

И снова длится сидение на скамейках в приемных. И мысль бытует одна: только б дождаться. Пусть не душевного начальника, пусть не чуткого, пусть разговаривающего с посетителями в пределах общения проводника со служебной собакой: «Апорт!», «К ноге!», «Сидеть!», «Стоять!», «Фу!», — но только б дождаться, успеть все выложить в сжатой до телеграфности форме.

А как же часто не дожидаются! И едет человек домой в пустом, стылом гортранспорте, день весь пошел псу под хвост, и другая одолевает мысль: доколе будем терпеть мы жонгляж нашим невосполнимым временем? Ведь это какой-то вечный двухминутный штраф, наложенный на широкие слои населения!

Наивный, конечно, скажет: все нормализуется. Возможно, к столам всех тех, кто в приемные часы должен сидеть на месте и принимать население, присобачат скобки с железным браслетиком для обхвата лодыжки.