Над вольной Невой. От блокады до «оттепели»

Чтобы создать картину налета, Фридман громит квартиру. Он разбрасывает окурки, заранее подобранные им на улице. На дверях туалета пишет нецензурное слово из пяти букв. Переводит стрелки будильника на полвосьмого и разбивает его. Как в шпионских кинофильмах о государственной границе он поливает пол коридора хлорофосом для того, чтобы сбить со следа служебных собак. Фридман думает: «Я умный, у меня высшее образование, я не чета пэтэушникам из милиции».

Все преступление заняло около получаса. В шесть часов Фридман покинул квартиру тещи, заперев ее на ключ, а в шесть тридцать он уже был дома, положил молоток в ящик и старательно почистил брюки ацетоном. Элеонора внимательно наблюдала за ним, и Фридман не сомневался: она все понимает.

В тот же вечер Фридман отправился с женой прогуляться по магазинам. Он рассчитывал, что милиция будет судить о времени убийства по разбитому будильнику, стрелки которого показывали полвосьмого, и, чтобы доказать свое алиби, купил около этого времени миксер в Гостином дворе. Тогда же в общественном туалете на углу Невского и Фонтанки он выбросил ключи от квартиры тещи, а ручку от молотка и отвертку кинул в Мойку. Оставалось только сдать плащ в химчистку, чтобы уничтожить оказавшиеся на нем следы крови.

Первоначальный план Фридмана — тянуть с обнаружением тел как можно дольше. Но когда он сдает плащ в химчистку, то замечает, что одной пуговицы не хватает. Он подозревает, что она на месте преступления. Фридман бежит туда, взламывает дверь для того, чтобы оказаться в квартире раньше милиции и найти ее. Все тщетно. План рассыпается. Если бы тоже самое произошло с матерым преступником и ему на следствии предъявили этот кусочек пластмассы, то он бы расхохотался и сказал: «Ну и что, мало ли таких пуговиц?!». Но Фридман фраер, его губит впечатлительность. Он сознается.

Когда в Институте лакокрасочной промышленности появились сотрудники милиции, которые начали обыскивать рабочее место Фридмана, все были потрясены. Разорвавшаяся бомба в среде скромных трудяг, инженеров, которые были заняты развитием отечественной индустрии. Все были уверены: Борис просто не может быть убийцей. Скоро все разъяснится, даже в зарплатной ведомости ставили «восьмерки» (знак присутствия на рабочем месте), чтобы он не потерял в деньгах.

Единственным, кто все это время сохранял полное спокойствие, был сам Фридман.

Вспоминает Нина Марченко: «Были у меня убийцы, которые глубоко раскаивались в совершении тяжких преступлений, они вели себя не так, как Фридман. Тот с высоко поднятой головой всегда ходил, с достоинством, и не видно было, что он переживает, не было у него следов раскаяния».

В заключении Фридман невероятно потолстел. Когда ему дали свидание с матерью, он увидел: та очень осунулась, Фридман сказал: «Ты почему так похудела? Приходи сюда, живи здесь, ты поправишься».

Тюремный психоз представляет собой одну из форм психологической защиты, когда болезненная реальность полностью вытесняется и замещается иной реальностью. В этом случае человек регрессирует к раннему детскому возрасту и начинает вести себя как беззащитный, беспомощный, слабый ребенок.

Фридман вернулся не в раннее детство, но во времена Фрунзенской коммуны, и стал образцовым пионером, нетерпимым к антиобщественному поведению, воплощением которого стала для него ненавистная теща. Находясь в заключении, он написал объемный труд «Теория граничностей», в котором доказывал, что такие отвратительные люди, как Бородулина, не имеют права жить в советском обществе, а стало быть, и вообще жить не должны.

Из показаний Бориса Фридмана: «Бородулина не работала, жила на средства мужей, расхищавших социалистическую собственность, при этом маниакально покупала через знакомых импортные вещи. Жизнь в этой семье была основана на деньгах, стяжательстве, корысти… Даже моя жена, воспитанная в такой атмосфере, воспринимала мир и людей через призму денежных отношений. Меня поражали чисто денежные вещественные отношения между женой и тещей. Они, не задумываясь, врали друг другу, Элеонора крала у матери из карманов деньги и воровала вещи».