Надежда Дурова. Русская амазонка

Дурова не считала эту работу слишком трудной, на все другие поручения и приказы отзывалась весело: «Очень рад!» – и исполняла их с примерным старанием. Она полагала, что во время похода полка в Восточную Пруссию вместо блистательных подвигов наделала сумасбродств и теперь должна загладить это, может быть, невыгодное впечатление, сложившееся у начальства о «товарище» Соколове. Если командиры не оценили бесстрашия Соколова в бою, то пусть знают, что на мирной службе он станет образцовым солдатом. Женская привычка к аккуратности и чистоте здесь была очень кстати.

Потом, много лет спустя, уже после публикации книги, когда тайна «кавалерист-девицы» была раскрыта и Надежда Андреевна сделалась популярной фигурой в салонах столичной знати, ей пришлось отвечать на трудные для нее вопросы об этом солдатском житье-бытье. Особенно ее донимали женщины. Их интересовали подробности.

Вообще-то краткое описание жизни в лагере летом 1807 года как раз и содержит ответы на «женские» вопросы, необходимо лишь кое-что уточнить в нем. Например, указать, что в шалашах солдаты спали на соломе, разложенной прямо на земле, и потому не снимали на ночь белья, а укрывались (закутывались) в шинели, поскольку от казны им ни кроватей, ни матрасов, ни простыней, ни одеял не полагалось. Очень важным обстоятельством было то, что река находилась за пределами лагеря, и лошадей дважды в день надо было туда гонять на водопой. Приняв на себя эту обязанность, Надежда Андреевна сразу решила многие проблемы. Дважды в день она получала доступ к воде, в зарослях у реки могла сменить белье, искупаться, не привлекая к себе ничьего внимания.

Кроме того, очаровательные собеседницы русской амазонки, судя по всему, совершено упускали из вида один немаловажный факт. Все эти солдатские приключения, как-то: пребывание под дождем в течение многих часов, двух-трехдневные марши в седле без перерыва, отсутствие горячей пищи, спанье на соломе, а то и просто на земле, купание в холодной воде – стали возможными только потому, что «кавалерист-девица» от Бога была награждена поистине железным здоровьем, как общим, так и женским. Это здоровье она укрепляла всю жизнь, занимаясь физкультурой и спортом: верховые и пешие прогулки каждый день, плавание в реках и озерах до глубокой осени, в молодые годы – фехтование и стрельба. К этому надо прибавить воздержанность в еде и питье, хотя старожилы города Елабуги утверждали, что штабс-ротмистр Александров любил пропустить стаканчик хорошего виноградного вина перед обедом, заходя для этого в трактир, расположенный недалеко от его дома на улице Московской…

Приспособившись к армейской жизни, Надежда Андреевна «на кампаментах», а потом и на зимних квартирах своего полка в Полоцке думала все время об одном: «Произведут ли меня в офицеры без доказательств о дворянстве? А как их достать? Наша грамота у дядюшки, если б он прислал ее! Но нет, он не сделает этого! Напротив… о Боже, Боже! Для чего я осталась жива!..»

Грамота о дворянстве, как уже указывалось ранее, находилась у отца героини, но этот документ ничем бы не помог ей, так как Надежда Андреевна при вступлении в полк назвалась не Дуровым, а Соколовым. Однако сам вопрос о производстве в первый офицерский чин был актуален не только для «товарища» Соколова. В конном Польском полку вместе с «кавалерист-девицей» служили и другие люди, тоже мечтавшие об офицерских эполетах и имевшие на это право по своему происхождению. О них рассказывает рапорт генерал-майора Коховского, хранящийся в Российском государственном военно-историческом архиве. В январе 1812 года шеф полка представил императору Александру I список портупей-юнкеров из девяти человек, «достойных к производству в офицеры».

Это были сослуживцы Дуровой, вместе с ней воевавшие с французами под Гутштадтом, Гейльсбергом и Фридландом. Трое из них начинали службу «товарищами» почти одновременно с Соколовым в 1806–1807 гг., а остальные гораздо раньше. Так, вместе с Надеждой Андреевной «товарищем» в Польский полк поступил Карл Иванович Маркевич, «из польского шляхетства Волынской губернии Луцкого уезда, за отцом его крестьян не имеется, доказательств о дворянстве не представил». В «товарищах» он пробыл с марта 1807 года по март 1809-го, затем стал унтер-офицером и в июле 1811 года – портупей-юнкером.

Иван Томашевич Гергилевич, «из польского шляхетства Австрийской короны Львовской губернии Замостского уезда, за отцом его крестьян не имеется, доказательств о дворянстве не представил», пришел в полк в марте 1806 го да «товарищем», в унтер-офицеры был произведен в марте 1809 года, в портупей-юнкеры – в январе 1811 года. В отличие от Маркевича Гергилевич умел читать по латыни. Но и такое широкое образование не помогло ему быстро сделать карьеру в уланах. Недаром авторы Устава вскользь замечали в одном из его параграфов, что «способность только к письменным делам… в сравнении со службою во фронте есть совсем побочное дело…»