Когда князь В*** отворил мне дверь государева кабинета и затворил ее за мною, государь тотчас подошел ко мне, взял за руку и, приблизясь со мною к столу, оперся одной рукою на него, а другою продолжая держать мою руку, стал спрашивать вполголоса и с таким выражением милости, что вся моя робость исчезла и надежда снова ожила в душе моей. «Я слышал, – сказал государь, – что вы не мужчина, правда ли это?» Я не вдруг собралась с духом сказать: «Да, ваше величество, правда!» С минуту я стояла, потупив глаза, и молчала; сердце мое сильно билось, и рука дрожала в руке государевой! Государь ждал! Наконец, подняв глаза на него и сказывая свой ответ, я увидела, что государь краснеет; вмиг покраснела я сама, опустила глаза и не поднимала уже их до той минуты, в которую невольное движение печали повергло меня к ногам государя! Расспросив ПОДРОБНО ОБО ВСЕМ, что было причиною вступления моего в службу, государь много хвалил мою неустрашимость, говорил: ЧТО ЭТО ПЕРВЫЙ ПРИМЕР В РОССИИ; ЧТО ВСЕ НАЧАЛЬНИКИ ОТОЗВАЛИСЬ ОБО МНЕ С ВЕЛИКИМИ ПОХВАЛАМИ, НАЗЫВАЯ ХРАБРОСТЬ МОЮ БЕСПРИМЕРНОЮ; ЧТО ЕМУ ОЧЕНЬ ПРИЯТНО ЭТОМУ ВЕРИТЬ И ЧТО ОН ЖЕЛАЕТ СООБРАЗНО ЭТОМУ НАГРАДИТЬ МЕНЯ И ВОЗВРАТИТЬ С ЧЕСТИЮ В ДОМ ОТЦОВСКИЙ, ДАВ… Государь не имел времени кончить; при слове: ВОЗВРАТИТЬ В ДОМ! я вскрикнула от ужаса и ту же минуту упала к ногам государя: «Не отсылайте меня домой, ваше величество», – говорила я голосом отчаяния, – не отсылайте! я умру там! непременно умру! Не заставьте меня сожалеть, что не нашлось ни одной пули для меня в эту кампанию! Не отнимайте у меня жизни, государь! я добровольно хотела ею пожертвовать для вас!..
Очень сильно, искренне и эмоционально описала Надежда Андреевна две свои встречи с императором Александром I. Пожалуй, это самые яркие страницы в ее книге. Рассказ молодой женщины, которая просит у самодержца «неслыханной милости» – права служить в его армии, читается с неослабевающим интересом. При всем при том, что это именно рассказ, а не прямой диалог, так как Дурова вовсе не желала (или не могла) передать читателям абсолютно ВСЕ детали своих бесед с Александром Павловичем. Потому весьма кратко пишет она о том, ЧТО говорила, и весьма подробно о том, КАК говорила: «вмиг покраснела», «движение печали повергло меня к ногам государя», «вскрикнула от ужаса», «обнимала колени государевы и плакала», «говорила это, сложа руки, как перед образом, и смотря на государя глазами полными слез», «затрепетала от радости»…
За этим описанием встает картина неимоверно трудного для «кавалерист-девицы» разговора, в ходе которого ей удалось изменить первоначальное намерение царя отправить героиню – пусть почетно, с наградой – но все-таки домой к отцу, в Сарапул. Она смогла внушить императору, что способна преодолевать женские слабости, способна достойно носить мундир воина. Она выпросила у него ту награду, о которой мечтала всю жизнь, – чин офицера. Александр Павлович поддался на уговоры. Но это было неспроста: перед ним на столе лежали документы, доставленные в столицу доверенными лицами и подтверждавшие слова «товарища» (унтер-офицера) конного Польского полка Соколова.