Надежда Дурова. Русская амазонка

Документы неопровержимо свидетельствуют: «кавалерист-девица» была ранена 24 августа 1812 года. Но сама она в своем произведении отнесла это ранение к другому дню – к 26 августа, к боевым действиям на поле знаменитой Бородинской битвы:

«26-го августа. Адский день! Я едва не оглохла от такого, неумолчного рева обеих артиллерий. Ружейные пули которые свистали, визжали, шикали и, как град, осыпали нас, не обращая на себя ничьего внимания; даже и тех, кого ранили, и они не слыхали их: до них ли было нам!.. Эскадрон наш ходил несколько раз в атаку, чем я была очень не довольна: у меня нет перчаток, и руки мои так окоченели от холодного ветра, что пальцы едва сгибаются; когда мы стоим на месте, я кладу саблю в ножны и прячу руки в рукав шинели; но когда велят идти в атаку, надобно вынуть саблю и держать ее голою рукою на ветру и холоде. Я всегда была очень чувствительна к холоду и вообще ко всякой телесной боли; теперь, перенося днем и ночью жестокость северного ветра, которому подвержена беззащитно, чувствую, что мужество мое уже не то, что было с начала кампании. Хотя нет робости в душе моей и цвет лица моего ни разу не менялся, я покойна, но обрадовалась бы, однако ж, если б перестали сражаться. Ах, если бы я могла согреться и опять почувствовать, что у меня есть руки и ноги! Теперь я их не слышу.

Желание мое исполнилось; нужды нет, каким образом, но только исполнилось; я не сражаюсь, согрелась и чувствую, что у меня есть руки и ноги, а особливо левая нога очень ощутительно дает мне знать, что я имею ее; она распухла, почернела и ломит нестерпимо: я получила контузию от ядра. Вахмистр не допустил меня упасть с лошади, поддержал и отвел за фронт. Несмотря на столько битв, в которых была, я не имела никакого понятия о контузии; мне казалось, что получить ее не значит быть ранену, и потому, не видя крови на колене своем, воротилась я к своему месту. Подъямпольский, оглянувшись и видя, что я стою перед фронтом, спросил с удивлением: “Зачем ты воротился?” – “Я не ранен”, – отвечала я. Ротмистр, полагая, что меня ударила пуля на излете, успокоился, и мы продолжали стоять и выдерживать огонь до самой ночи. Тогда неприятель начал освещать нас светлыми ядрами, живописно скачущими мимо нашего фронта; наконец и эта забава кончилась, все затихло. Полк наш отступил назад и спешился; но эскадрон Подъямпольского остался на лошадях. Я не в силах была выдерживать долее мучений, претерпеваемых мною от лома в ноге, от холода, оледенявшего кровь мою, и от жестокой боли всех членов (думаю, оттого, что весь день ни на минуту не сходила с лошади)…»

Ранение Надежды Андреевны, которому она поначалу не придала большого значения, впоследствии оказалось достаточно серьезным. Контузия левой ноги мучила ее потом очень долго. Об этом говорится в рапорте сарапульского лекаря Вишневского. Он осматривал раненого поручика Литовского уланского полка Александрова в феврале 1813 года и написал: «…на левой ноге на два перста повыше колена имеется большая опухоль, распространяющаяся вверх бедренной кости, впоперек оной ноги, где сия опухоль, имеется приметный рубец шириною четыре геометрических линии, длиною до одного вершка. Кость не была повреждена… На вопрошание его Александров… ответил ему, Вишневскому, что рубец сей причинен ему, будучи в сражении против неприятеля, от коснувшейся картечи с причинением в кости боли, от которой с тех пор и по сие время на самом том месте не сходит опухоль…»

Дурова, считая себя легкораненой, вместе с однополчанами отправилась ранним утром 26 августа на боевые позиции, назначенные литовским уланам приказом Главнокомандующего. Так поступили многие легкораненые русские офицеры и солдаты, оставшиеся в своих воинских частях после боя за Шевардинский редут. Они понимали огромное значение будущей битвы для судьбы своей родины и хотели участвовать в ней.

Перед сражением, 25 августа вечером, по расположению наших полков прошел крестный ход с иконой Смоленской Богородицы.

Диспозиция для 1-й и 2-й Западных армий была подписана Голенищевым-Кутузовым 24 августа 1812 года. Главнокомандующий считал местность у Бородина одной «из наилучших, которую только на плоских местах найти можно: По его мнению, слабым участком был левый фланг, но этот недостаток он рассчитывал «исправить искусством».

В донесении императору Александру I он писал: «Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе».

На кроках (набросках к плану. – А.Б.) боевых позиций у Бородина, которые Голенищев-Кутузов подписал 25 августа и которые сохранились до наших дней, хорошо видно расположение Литовского уланского полка. Он стоял левее деревни Семеновское. Справа от него находились полки 27-й пехотной дивизии, слева – Ахтырский гусарский полк, позади – полки 2-й кирасирской дивизии генерал-майора Дуки. Основным опорным пунктом являлись укрепления, прикрывавшие левый берег Семеновского оврага и получившие название «Багратионовы флеши».