Надежда Дурова. Русская амазонка

В первых числах января 1816 года состоялся Высочайший приказ о назначении командиром литовских улан полковника лейб-гвардии Гусарского полка Чеченского. Вскоре он прибыл в Литовский уланский полк, находившийся тогда в городе Великие Луки Псковской губернии. Появление этого человека имело для полкового офицерского общества далеко идущие последствия.

О прежней, дружеской, почти семейной атмосфере, царившей здесь при Лопатине, пришлось забыть. Ведь Чеченский действительно был чеченцем, мальчиком, подобранным в горном ауле офицерами Нижегородского драгунского полка во время одной из карательных экспедиций на Кавказе. Его крестили, дали русское имя и отчество – Александр Николаевич, – воспитали как сына полка, помогли дослужиться до чина офицера. Но дикий нрав этого племени, злобный, вздорный характер остался при нем. Получив почти неограниченную власть на должности командира полка, чеченец показал себя во всей красе. Правда, продолжалось это недолго. Но изгнать из воинской части заслуженных боевых офицеров – участников Отечественной войны 1812 года он успел.

В течение 1816 года из полка в отставку «за ранами и болезнями» ушло 19 обер-офицеров. Первым из них был поручик Александров. Высочайший приказ об этом датируется 9 марта 1816 года. «Кавалерист-девица» была уволена от службы штабс-ротмистром с правом ношения мундира. Кроме того, император, стараясь загладить обиду, нанесенную бешеным кавказцем, пожаловал ей 2 тысячи рублей в награду «за усердную службу в минувшую кампанию с французами».

Скорее всего, Надежда Андреевна решила уйти из родного полка, подчинившись какому-то сильному эмоциональному порыву. Служить ей вместе с полковником Чеченским, видимо, было уж совсем невозможно. Но потом она пожалела о своем поступке. В декабре 1816 года, находясь в Санкт-Петербурге, Дурова подала прошение в канцелярию Главного штаба, ее директору генерал-майору князю А. С. Меншикову:

«Ваше сиятельство милостивый государь! Сего года в марте месяце я вышел в отставку. Это было величайшее безрассудство. Природа, дав мне непреодолимую склонность и вместе способность к военной службе, сделала ее моею стихиею. Скоро будет год, как тщетно стараюсь привыкнуть к странности видеть себя в бездействии. Я решился наконец не теряя времени в бесполезных сожалениях, вступить опять в службу и никогда уже ее не оставлять…»

Судя по тексту прошения, «кавалерист-девица» была совершенно уверена в том, что ее венценосный покровитель немедленно примет отставного штабс-ротмистра Александрова в ряды своей армии и будет, как прежде, добр и милостив к нему. Однако этого не случилось. Император Александр I не разрешил женщине-офицеру поступить на военную службу вновь.

Многие соратники Александра Павловича отмечали, что при окончании войны с Наполеоном в поведении и настроении русского царя произошел какой-то загадочный перелом. Он охладел к своим подданным, охладел к своему войску и утратил духовную связь с ним, которая, несомненно, существовала в первый период его царствования. Императора теперь интересовала не его собственная армия, а дипломатическая борьба, развернувшаяся на Венском конгрессе, где в присутствии коронованных особ, министров и многочисленных сотрудников дипломатических миссий (всего до 216 делегаций) решалась судьба послевоенной Европы. Когда же в июне 1815 года Венский конгресс завершился, он всей душой отдался работе по созданию Священного союза государей России, Австрии и Пруссии (договор был подписан в сентябре 1815 года).

О переменчивом, даже двойственном характере российского самодержца первым из знаменитых европейцев заговорил Наполеон, встретившись с Александром Павловичем в Тильзите в июне 1807 года: «Царь Александр умен, приятен, образован, но ему нельзя доверять, он не искренен; это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый…». Однако, это – отзыв нашего непримиримого врага, питавшего ненависть ко всем русским.

Вряд ли интерес Александра Павловича к «кавалерист-девице», познакомившейся с ним в декабре 1807 года, был фальшивым, притворным. Государю не было никакой нужды разыгрывать спектакль перед одной из миллионов подданных его огромной империи. Но годы шли. Целая эпоха канула в вечность, а вместе с ней – его романтические представления о мире, людях, их отношениях. После 1814 года переговоры с бывшими недругами России вел уже ИНОЙ человек: расчетливый, осторожный, жесткий. Может быть он, как никто другой, понимал, что в этой новой действительности прежним героям нет места…

Брат Василий