Надежда (Сергеевна)

— Курс то и дело меняется, — пробормотал он. — Кроме того, надо учитывать и то, что на Земле нестабильно со временем… Ну, — он пощелкал клавишами, — в зависимости от того, в какой временной промежуток вас… доставят, это где-то от семисот до пятнадцати тысяч долларов.

Надежда невольно улыбнулась. Колоссальная сумма. Если на первое время и для одного человека. Но она не может покинуть Гудзон одна. У нее четверо детей, скоро ожидается пятый. Куда всех их девать? В ее двухкомнатную квартиру? А есть ли она, эта квартира? Или за столько лет отсутствия хозяйки ею уже распорядились родственники и государство? Да, родина, это хорошо. Только кому она там будет нужна? Без работы, без жилья… еще и родня обидится — мол, зачем вернулась, мы уже в бывше-твоей квартире ремонт сделали… Да, там цивилизация. Там магазины, парикмахерская, общественный транспорт, бытовая техника и удобный санузел. Там какие-никакие, а развлечения по выходным… там книги, наконец. Она столько лет не держала в руках обычной книги, что, наверное, на своем родном языке разучилась читать! И для детей есть школы, детские сады… поликлиника, наконец, и возможность хоть иногда отдохнуть от бесконечных бытовых проблем…

Но…

— Знаете, я, наверное, подумаю немного, — сказала она. — Можно?

— Да, конечно, — Гурий и не ждал немедленного ответа. — Все берут время на раздумье. Все-таки это серьезный шаг.

Надежда кивнула, выбралась из кресла и не спеша направилась к выходу.

Она шла по палаточному городку, узнавая и не узнавая знакомые места. Часть палаток все-таки пустовала — не все спасенные пассажиры с «Ордена Почетного Легиона» пожелали жить в полевых условиях, несмотря на то, что каждая такая палатка была снабжена стандартным набором мебели — две кровати, стол, два стула, две тумбочки, встроенный шкаф и уборная. Некоторые захотели остановиться в домах местных жителей. Судя по обрывкам разговоров, некоторые из них настаивали на том, чтобы как можно скорее перебраться в столицу колонии, поближе к «настоящей» цивилизации, и недоумевали, почему капитан тянет с переселением. Вроде все формальности соблюдены…

Дородная женщина неопределенного возраста медленно шествовала по палаточному городку, что-то выговаривая семенившему рядом женоподобному мужчине. Тот жеманно закатывал глаза, всплескивал руками и непрерывно ахал, охал и кивал головой. Надежда посторонилась, давая этой паре дорогу, но цепкий взгляд незнакомки выцепил ее из толпы.

— Ах, какая прелесть этот милый крошка! — провозгласила она. — Но на вас похож он разве что немножко. Явно остальное взял он от отца. Кто же папа этого молодца?

— Э-э… — Надежда смутилась. — Я не знаю.

Ее собеседница застыла.

— Э-э… как это понимать? — пролепетала она. — Отца ребенка — и не знает мать!

— Вот так и понимать, — Надежда пожала плечами. — У него несколько отцов. У нас очень… необычная семья.

— Вот как?

— Вот так, — кивнула Надежда. — У меня их… — мысленно подсчитала потери, — восемь… То есть, почти семь, поскольку восьмой…

— И этот крошка…

— Сын одного из них. Я не особенно старалась разбираться. Просто… так получилось.

— Но почему?

Надежде очень не хотелось рассказывать о себе. Одно дело, когда ты лично себе отдаешь отчет о происходящем, и когда внезапно выясняется, что у тебя есть собеседник. Описывая свою жизнь, женщина чувствовала себя более чем странно. Одна женщина на несколько мужчин, причем ни одному из них она не должна выказывать явного предпочтения. И у нее четверо детей, причем от разных отцов. И все отцы любят всех малышей.

— Ушам не верю, — покачала головой ее собеседница. — Это не понятно. Так удивительно! Невероятно! И вам нравится такая жизнь? Без отдыха. Без праздников… В глуши!

— Ну… по-всякому бывает, — уклончиво ответила Надежда.

— Вы о своих правах осведомлены? Мужчины вас обслуживать должны! Мы, женщины, источник вдохновения. Источник радости, желанный свет! Они должны гордиться тем, что нет… — женщина запнулась, закатывая глаза и нервно щелкая пальцами. — Рифму к слову «вдохновенье»! Быстро!

— Столпотворенье? — попыталась помочь Надежда.

— Ах, милая, ваш разум спит пока. А тут должны быть звонкая строка…

Она снова закатила глаза, начала что-то бормотать. Надежда не стала ее слушать, а просто молча пошла своей дорогой. Ей надо было найти своих мужчин. Пусть они, по словам этой странной дамочки, ее эксплуатируют и лишают естественных женских прав. Пусть. Она уже привыкла. И ей это, черт побери, нравится!

Прощание с Шорреном вышло тяжелее, чем казалось на первый взгляд. Причем неизвестно, кому пришлось хуже — улетавшему с полицейским крейсером бывшему звездопроходцу или тем, кто оставался на земле.

— Я не могу, понимаете, не могу! — повторял Шоррен, подозрительно блестя глазами. — Тянет, понимаете? Раньше тоже тянуло, но не так. Раньше можно было терпеть, а сейчас… простите. Не могу. Я повешусь, если они уйдут без меня. Застрелюсь. Утоплюсь…

Он уже был в полицейской форме, ставший в ней каким-то чужим, и от этого было почему-то больно.