Надежда сильнее страха (СИ)

— Я вижу. Сама была точно такой же. И ты знаешь, что я тебе скажу. Прекрасно знаешь. Это не пройдёт. Никогда. Просто нужно, чтобы рядом был тот, кто знал, чем помочь. Кто мог бы помочь.

— Если ты о Рори, то я тут бессильна. Он со мной почти не говорит.

— Всё из-за того разговора после Двенадцатого? — я лишь киваю. — Прости, не хотела подслушивать, но сложно не услышать чей-то спор, когда сидишь так близко. Всё придёт на круги своя. Ему просто нужно с этим столкнуться. Мы с Питом когда-то были точно такими же. Думали, что чуть ли не враги друг другу.

— Но он сейчас вбил себе это в голову и не хочет ничего больше слышать!

— Хоторны известны своим упрямством, — слегка улыбается Китнисс, а потом, вспомнив, резко прячет улыбку. — Мы все точно играем какие-то роли, ты не думала об этом? Кто-то — гений тактики, кто-то создаёт оружие, кто-то наступает на горло своим принципам и ведёт за собой остальных. Рори не знает, что со всем этим делать. И ты тоже. Все мы. Что бы там ни было написано в ваших документах, но вы ещё дети. Брошенные посреди поля битвы. Потерявшие всё, не имевшие детства. Все мы такие. И сейчас, когда появилась хоть какая-то возможность возместить это, вернуть, они побежали сломя голову на баррикады. Как голодный ребёнок, что узнал, что родители где-то в доме спрятали сладкое.

— Но дети ради сладкого не убивают, — возражаю я.

— Знаю, я не мастер приводить сравнения. Но он всё поймёт, будь уверена. Уж насчёт Рори это я точно могу сказать. Он хочет быть защитником, мстителем, воином, кем угодно, но только не сиротой, без дома и без надежды. А ты…

— Что я? — меня напрягает этот резкий переход.

— Я вижу, что в тебе всё это борется. Я знаю, что тебе всё это противно. И что самое страшное — тут я не знаю чем тебе помочь.

— Знаешь, — срывается вдруг с языка, — иногда я действительно пытаюсь быть тем, кем я никак не могу быть. Проблема в том, что я не могу понять, кто я.

— Вся эта мишура, навязанное поведение — моя проблема в том, что я уже привыкла быть кем-то. С самого начала, с моих первых игр. Сначала — влюблённая дурочка, затем — покорная и покорённая победительница. А сейчас — меня уже никто и ничто не остановит. Кроме долга. Мне абсолютно плевать, что думает обо мне Коин, что думает обо мне Сноу, да плевать, кто ещё. Мне важно, что думаете обо мне вы. И те люди, которые из-за меня гибнут. Они пытаются изменить и тебя. Подсознательно, тонко. Зовут тебя к себе, заставляют сниматься, ездить с нами. Я была против всего этого. Только если бы ты сама захотела.

— Но я не хотела, — я качаю головой. — Я как-то говорила Рори, что мне было бы куда проще, если меня считали мёртвой. А сейчас… Я и сама чувствую, что меняюсь. Эти кошмары… Я и без того была дёрганной, а сейчас тем более. Да и говорю, не пойми что…

— Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы отгородить тебя ото всего этого, — шепчет Китнисс. Правда, по её глазам ясно, что она сама понимает, что это маловероятно.

— Нет, — сестра смотрит на меня немного непонимающе. — Если они уже начали — то не отстанут. Мне не дадут спокойно спрятаться в больничном отсеке. Сама прекрасно понимаешь.

Сестра больше ничего не говорит, лишь подвигается и крепко обнимает меня. На секунду время точно идёт вспять, и я словно в той проклятой комнате в Доме правосудия, стою вся в слезах и обнимаю свою сестру, которую увозят на 74 Голодные игры…

Спустя какое-то время подходят и остальные. Рори странновато смотрит на Пита, точно они о чём-то говорили. Кора и Эртер немного удивлённо смотрят на Финика, который идёт рядом с ними и которого сопровождает Энни. Вместе с ними идут ещё трое. Тринадцатые. Позади плетутся операторы.

Все молча укладывают вещи: оборудование для съёмок, оружие и лекарства и провизию для пострадавших. Слышно лишь тихие вздохи Энни. Удивительно, как ей разрешили сюда прийти. Видимо, это было условием Финика. Перед тем, как залезть в планолёт, он порывисто обнимает её, и резко запрыгивает вовнутрь. Все остальные, делают точно также. Долгие прощания — вещь ужасная. И все тут об этом знают не понаслышке.

По дороге поначалу никто не разговаривает. У всех в голове, я уверена, одна и та же мысль. Тем более что большинству присутствующих здесь это жуткое чувство, ноющее где-то внутри, знакомо не понаслышке. Так и продолжается, пока Финик не нарушает тишину. Всё это время он сидел, опустив голову и уставившись в пол, а сейчас — смотрит на нас и в глазах полубезумные искорки.

— Ну что, — шепчет он, — добро пожаловать на очередные Голодные Игры.

И он чертовски прав.

***

Когда мы прибываем на место, меня начинает бить дрожь. Такая, что я даже толком не могу поздороваться с людьми, пришедшими нас поприветствовать. Кора протягивает мне бутылку с водой и качает головой.

— Спасибо, не нужно, — шепчу я.

— Попей, маленькими глотками. Мне обычно помогает.