Спустя какое-то время она сидела рядом с ним. Он не включал свет. Не потому, что не хотел ее видеть. В этом случае проще было выгнать ее из комнаты. Она плакала. Женские слезы были для него как сталь, разящая сердце, но поддаваться чувствам в этот момент он не мог, просто не имел права. Ему нужно было трезвое мышление, не замутненное личными переживаниями. Она говорила. Он слушал. Она пришла сама, решила что-то рассказать и он, понимая, какой быть может трудный шаг она сделала, придя в эту комнату, внимательно ее слушал. И перед ним постепенно все с большей и большей ясностью вставала картина ее жизни. Картина зла, предательства, лжи лицемерия. Картина боли и не понятой тоски, картина скрытых желаний, самых страшных тайн, самых постыдных поступков, картина искренней влюбленности и брошенной в лицо ненужности, но Майкла, выросшего в среде, которая словно навсегда прививает тебя нормальным отношением ко всему мерзкому, это не могло удивить. Даже кое в чем он был не согласен с ней, когда она, обвиняя себя во многих грехах, плакала у него в объятиях. Он был не согласен в том, что виновата она, находя объективные причины, которые могли бы оправдать Анджелу в ее собственных глазах, но он ничего не говорил, не успокаивал, не потому, что не мог этого сказать. Он не хотел перебивать, понимая, что ей это нужно. Выговориться.
В его жизни было также очень много дерьма. Дерьма, которое он всегда прятал от солнечного света, любопытных глаз и бесстыдных рук, желая казаться лучше. Он настолько вошел в свою роль пай-мальчика, что сам поверил, что он такой и есть. Но сейчас. Глубокая искренность Анджелы, а быть может еще и чувства, которые он к ней испытывал, вместе с внезапно пришедшим ощущением искреннего доверия прорвали многолетний барьер в той клоаке его сознания, которую он тщетно всегда скрывал даже от себя самого. В глубине ее глаз он увидел тот свет, который искал очень долго. Очень долго таскал с собой груз своего прошлого, чтобы именно в этот день, именно здесь и сейчас, именно этой ненавидимой так же сильно, как и любимой рассказать все. Сбросить этот груз. Высказать не то, что он говорил обычно, а именно правду. Свет понимания был в ее глазах, свет искреннего участия, заботы, искреннего желания выслушать, дать надежду, что все не так плохо, что можно жить. И когда она замолчала и наступила томительная тишина, он начал.