Надгробные речи. Монодии

Я оплакал этот город, который узрел с величайшим удовольствием, покинул с неохотой, о котором тосковал и сидя дома; а вперед города — Аристенета, погибшего на его улицах вместе с ним, этого благородного человека. Думаю, что плачи эти, ни тот, ни другой, — не мои, но оба — создания печали. В то время как я был вне себя и внушал близким опасение, что не переживу удара, она, взяв мою руку, написала то, что желала. Лиц, коим я прочел их вслух, было четверо: обстоятельства не позволяли публичного исполнения. Кроме дяди, был ритор Присцион, затем отличнейший Филокл и Евсевий <...>. Вот кто из моих.

Письма. 31. Пер. С.П. Шестакова

В другом письме Либаний пишет о причинах, побудивших его оплакать это трагическое событие, следующее:

Можешь ли вообразить, что со мной стало при известии о том, что самый дорогой мне город покрыл своими развалинами самых дорогих мне людей? Я забывал о пище, забросил речи, сон бежал от меня, большей частью я лежал молчаливо, одновременно лились мои слезы о погибших и моих друзей — надо мною, пока кто-то не уговорил меня оплакать в речах и город, и тех, что не такой смерти заслуживали, о Зевс! Послушавшись этого совета и несколько отведши свою скорбь в своем сочинении, я становлюсь более умеренным в своем горе.

Письма. 391. Пер. С.П. Шестакова

Характерно, что при сочинении данной речи образцом для Либания во многом послужила «Монодия Смирне» Элия Аристида, написанная на разрушение этого крупного малоазийского города от землетрясения в 177 году н. э. Помимо очевидных параллелей с Аристидом, нельзя не отметить и то, что монодия Либания выдержана в полном соответствии с риторическим каноном данного жанра, с которым оратор был хорошо знаком.

Кроме этого сугубо риторического произведения Либания, мы располагаем еще одним свидетельством об упомянутой катастрофе, принадлежащим историку и современнику оратора — Аммиану Марцеллину. Будет не лишним привести здесь отрывок из его сочинения, чтобы дать более полное представление о масштабах оплакиваемого Либанием бедствия: