Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Можно ведь всегда, малина-земляника, сослаться на занятость или на усталость,– Павел закурил.– Ведь найти причину при желании…

- Никак не можно, Паша. Неправду всякую, ведь они за версту чуют,– констатировал факт Тимофей Иванович.– Вот и получатся, по моим соображениям, что я, почти что, жертвою пал в борьбе роковой. Это вспомнились мне слова какой-то залётной песенки. Они мне не понятны и дурны, выражения эти, а значит, нет в той песне ничего доброго. А любая песня без смысла, что борщ без капусты.

– Да, нанайцы – люди неплохие,– согласился Афанасий, выпивая полный стакан самогона и закусывая солёными груздями.– Но вот пьют они спиртного много.

Хозяин тяжело вздохнул, покосился на недопитую двухлитровую бутыль с самогоном. Решил сам налить в стаканы гостям по… чуть-чуть. Женщины отказались, и он понимающе кивнул. Их, что называется, принуждать не стал.

– Такое есть, Афоня.– согласился Тимофей Иванович.– Меры гольды в данных направлениях не чуют и не знают. Беспределие какое-то наблюдается. Пьют, будто у них желудки резиновые. Тут нанайцев да ульчей, нивхов и людей из других местных народов помалу к огненной воде приучали американские и китайские купчишки. И виски, и ганжа, и самбяк, и, даже, японская водка – сакэ.

– Что и говорить, малина-земляника,– теперь Павел выпил после хозяина дома и Афанасия,– интервенции и в таком плане от иностранцев в России хватало.

– Так вот, получатся,– Тимофей Иванович не собирался молчать, – спиртного и всякого… винного мне множество раз пришлось испробовать. На самих-то делах, всё это, как бы, выходит, по моему разумению, моча поросячья, а ни какая и ни другая. Не водка у них, а пойло какое-то… непотребное.

– Ведаю про то,– согласился с ним Афанасий. – Тоже приходилось пробовать… через силу. Её вовнутрь заталкиваешь, а вот она норовит обратно выскочить.

– Нет слаще русской водки и бабоньки-молодки! – Сказал Тимофей Ивановчич. – Мне вот и трубок курительных нанайцы уймищу надарили. Нанайцы с измальства курят трубку. Смотришь, токмо ходить научился, а уже трубкой дымит, будто бы пароход хабаровский. Но век у них малый, а народ хороший. Доверчивый. Хотя, бывает, так тебя облапошат, что имя-то своё забываешь начисто. Соблазнам всяким нехорошим податливы они. Но сказки да истории у них славные имеются.

– По их разумению,– сказала Агафья Антиповна, – всё силушку имеет и, главное, душу свою. У доброго человеку душа может быть рыбою, а вот у злющего, по всякому, – змеюкой. Говорят они, что у человека – три души-то: омия, эргани и фаня. Но про это болтать много можно.

Над столом повисла пауза, потому что хозяйка сказала про нанайцев всё, что хотела. Но от неё анархисты ждали ещё каких-нибудь рассказов.

– А дети ваши где, Агафья Антиповна? – поинтересовалась Юлия, взяв рукой щепотку соли из фарфоровой миски и обильно посыпая ей кусок огромного жёлтого помидора.– Поблизости или как?

– Не близко. Но где же им быть, Юлюшка! Пока вроде бы, все на свете белом, – вздохнула Агафья Антиповна, зацепив вилкой кусок жареного мяса.– Старшая дочь, Клава, с американцем уехала в это… в Хвиладельфию какую-то. Стыдобушка страшная… Туда ведь отправляется или сволчня всякая, или кому уж, на самом деле, деваться некуда.

– Ничего, успокоил хозяйку дома Афанасий.– Всё уладиться, Агафья Антиповна. Вернётся она назад, в Россию, к нормальным людям. С мужем своим. Среди американцев встречаются ведь и нормальные человеки.

– Так вот надеюсь на такое,– сказала Агафья, – а пока у них три магазина и лисапедный завод. Пишут, что пока бедновато живут, не накопили ещё миллион ихних рублей.

– Долларов,– уточнил Павел.

– Во-во, долларов. Вторая дочка, Слава, та в Маньчжурии. С каким-то белогвардейцем убёгла, вроде, даже, с родичем царя покойного нашего, батюшки, Николая Ляксандровича. Упокой его душу Господь! Так вот про Клавку мою, дочку младшую, третью, покуда ничего не знаю – не ведаю.

Рассказала Агафья, что краем уха, слыхала от людей, что она теперь с мужиком своим, вроде бы, в Австралии. А сын, которого тоже Павлом звать, в Хабаровске, левый эсер.

– Наведывался как-то, – пояснил Тимофей Иванович, – весь гранатами обвешанный и пулемётными лентами обвязанный. За каким-то горным отрядом они гнались, то ли жёлтых, то ли блокидно-жёлтых.

– Да в наганах весь, срамота! – вздохнула Агафья. – Не то, что вы. Вы-то, культурные все.

– Конечно, малина-земляника,– Павел заёрзал на табурете,– мы – культурные… если нас не задевают… за живое.

– Но без оружия в наших местах никак не можно,– предупредил их Тимофей Иванович, вставая из-за стола.– У меня на этот счёт в избе кое-что имеется. Ерундовина всякая, пара пулемётов, там, гранаты, ну, всяческое есть. Сейчас вернусь! Кое-что покажу.

Тимофей Иванович ушёл в соседнюю комнату.

Слышно было, как он гремит какими-то ящиками, дверцами шкафов.

– Как выпьет мало-мало, дурак дураком делаится,– ласково отозвалась о муже Агафья Антиповна. – Чего намерился, значит, вам показать, чем-то похвастать.