Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Ерунду ты порешь, кореш! Пургу метёшь! Но, всё одно, я её разыщу. Я с ней покувыркаюсь! А потом и приговорю! Окончательно! – Леший стал впадать в гнев. Никуда она не денется!

Настолько он разгорячился и раззайчился, что не заметил большой промоины-окна в болоте и угодил прямо в неё. Ямина с вонючей жидкостью стала быстро его засасывать. Даже думать было некогда.

Выбраться самостоятельно у Лешего не имелось никакой возможности.

– Руку подай, Шалаш! – сказал Леший.– Не видишь, что тону, в бога душу мать?! Подай мне руку!

– А мне какая причина, какой резон тонуть? – криво ухмыльнулся Шалаш.– К тебе же не подобраться, паря. Трясина засосёт. Ты там, Леший, передай привет Чурбану, коли что, и… замётано. Вам там вдвоём весело будет.

– Тварь! Гнида ползучая! – прохрипел он из последних сил, беспомощно барахтаясь в вязкой грязи.– Спаси, сука! Не нужна мне никакой клад, гадина! Всё возьми, Шалаш! Не нужно мне золото!

– Теперь уж точно оно тебе без надобности. Я не поп и не какой-нибудь там доктор хирургический, и жалеть тебя не подрядился.

– Дешёвка! – заскулил Леший, переходя на тихие всхлипы и безвозвратно уходя в бездну трясины.– Хоть пристрели меня, сука!

– Чем я тебя пристрелю? Задницей, что ли? Так она у меня ужо двое суток ничем не заряжена. Ни оружия, ни жратвы, сам понимаешь. Тони с богом. Ещё одним уркой станет меньше. Чёртям в аду кромешном от меня, Шалаша, поклон передашь. А как же. Может, и я скоро к ним подойду.

Криво ухмыляясь, Шалаш наблюдал за тем, как тонул его недавний приятель и подельник. Сначала ушла под вонючую жижу голова Лешего, потом стали погружаться в болотную бездну и ладони. Даже показалось, что Леший на прощание махнул Шалашу.

– И тебе, до свидания! – сказал урка.

Потом он расстегнул ширинку и помочился именно в то место, где только что в мучительной агонии плавал Леший.

В просторной крестьянской избе, за столом, сидели Павел, Юлия и Афанасий и с аппетитом ели борщ. Собственно тут же находился и Роберт Борисович. Анархисты пояснили, хозяевам избы, как могли, что это бес, при этом, ещё и дурак, ненавидящий россиян. Но с безмозглого, что возьмёшь? Только горсть волос, если они имеются? У Боба, к счастью, кое-что ещё на черепе осталось…

Очень умный и словоохотливый пан Рында своими пояснениями, что он автор, что он всё и всех здесь придумал, убедили радушных хозяев, что в гостях у них полный идиот. Хоть он чёрт, а всё – одно жаль. Русский человек умеет сочувствовать даже недругам. А ведь зря. Можно в отношении некоторых поступать точно так же, как они.

Перед ними стояла большая деревянная чашка с лососевой икрой, тут же, на большом красивом блюде из китайского фарфора копчёное свиное сало. Да ещё над самой разной закуской возвышалась двухлитровая бутыль самогона, к ней примыкали ещё и солёные грузди, и свежая черемша, и варёная рыба – максун и другие, по тем временам, не очень-то замысловатые блюда.

– Ешьте и пейте, гости! – их от души угощал хозяин избы, высокорослый и широкоплечий мужик, лет пятидесяти, а может, чуть поменьше годами.– Как у себя, в собственной избе, царствуйте!

– Много мы не пьём, не научились,– почти честно сказал Павел.– Некогда было.

– А я выпью много, Тимофей Иванович,– заверил хозяина Афанасий.– Чего бы ни напиться сегодня? Дай бог твоему дому всего славного!

– Благодарствую на добром слове,– ответил Тимофей Иванович, осушая стакан с самогоном,– у меня в избе всего вдоволь. Я ранее в селе Пермском жил. Да вот сюда перебрался что-то. В Джонгмо захотелось. Не я тут один… такой. Дома деревянные имеются. Да и нанайцы – народ, большей частью, славный. Говорят люди, что новая красная власть всех богатых мужиков поразгонит.

Хозяин гостеприимного дома был абсолютно убеждён в том, что новой власти просто необходимо было, чтобы, по новому закону, все честные люди остались «без двора и кола, а задница была бы гола». Только вот зачем, совсем не ясно.

Даже на местном уровне не всё понятно, не всё склеивается. Ведь в селе Пермском, подчеркнул он, бедных-то совсем не имеется. Все работают. У них там, кто меньше пяти лошадей имеет, бедняком считается.

– А у меня всего-то две лошади,– сообщил Тимофей Иванович,– мне просто больше и не надобно. Но я не из бедных.

– Так оно видно, изба у вас богатая и продовольствие доброе,– поддержал хозяина Плотов.– Все бы так жили, малина-земляника, то и революция любая была без всякой надобности.

– Всё эти революции от дурости… полной. Но я вот пошибче, поконкретнее повторюсь,– продолжал Тимофей Иванович.– Говорят, что близится такая установка, чтобы все поголовно стали бедными. Я про людей говорю, которые из… народа. Все обнищают, окромя представителей большевиковой власти и разных там красных партийных командиров да их родичей. А мы вот – переселенцы, кто с Вятки, кто и с Перми… Эту землю раскорчёвывали самостоятельно.

– Да, старание и труд – всё перетрут,– закивал головой Афанасий, закусывая куском самодёльной колбасы. – Если есть руки и порох в голове, тогда всё и пойдёт… Но не у всех. Иным надо и помочь.