Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

– Так и не нужно из памяти выбрасывать, коли любил её и забыть не в силах. В том греха нет. Здесь ведь не похоть, здесь совсем другое, – сказал Рокосуев. – Но вот отказываться, как раз, от нанайской женщины, предложенной тебе, к примеру, хозяином от души и чистого сердца, не следует.

– Странный ты, Гриша. Никто мне и ничего не предлагал пока.

– Это я для примера. Ежели откажешься, то крепко обидишь его, опозоришь перед другими людьми. Ведь, без преувеличения, он поделился с тобой самым дорогим. Откажись – и тогда, не ровен час, тебя и пристрелят, как собаку.

Оренский осмотрелся вокруг и просто сказал, далеко не отходя от своего коня:

– Мы ведь с тобой вооружены и не из робкого десятка.

– Всё так, Витя. Но не надо недооценивать воинское мастерство нанайцев, ульчей, нивхов и людей, всяких других народов, живущих рядом с нами. Нанайцы не то, что из берданки, из лука белке в глаз попадают. Что там белка! Карасю в воде глаз пробивают стрелой. Бросают в цель петли-лассо, топоры… Слов нет, Витя. Я у них научился ножи метать. Собаки зверовые понимают их с полуслова. Лучше уж объехать стойбище Кондон стороной. Таков мой сказ.

– Нанайки, конечно, прекрасны. Но тут впору перефразировать греческую поговорку: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Остаётся только «данайцев» заменить на «нанайцев».

– Я не в курсе всего такого. Но нанайки всякие есть. Повторюсь я, что гостеприимство славного народа почти, что без границ, как говорят. Мы понравимся этим людям. Мы же люди хорошие, славные. Вроде, так. Но тут можно потерять уйму времени и здоровья,

– Получается, дела-то у них происходят не совсем хорошие. У них, вероятно, Гриша, свободные интимные отношения в ходу и приветствуются.

– Тут, как раз, Виктор, у тебя совершенно неверные понятия, заморские какие-то. Нет, ты не правый. Но, в общем-то, во многом, они не понятные люди для нас, русских. Правда, они ведь тоже россияне. Но они совсем другие. Может, влияют на их души горы, реки, озёра, тайга. Согласен, понятное дело, странные люди. Но правильные… по-своему.

– Гриша, что-то ты витиевато говоришь, как на дипломатическом приёме.

– Если короче рассуждать об этом, то я тебе и сотой доли про их нравы не рассказал. А есть иные штуки в их образе жизни, от коих у тебя, Витя, волосы дыбом встали бы.

– Значит, прошу прощения, они, в некоторой степени, дикари.

– Нет, не дикари. Вот мы для них, во многом, дикари. Привыкли мы в чужом глазу соринку видеть, а своём и бревна не замечать.

– Может быть, ты и прав.

– Как бы там ни было, но лучше объехать стороной это стойбище. От греха подальше. Да и времени у нас с тобой в обрез.

– Объедем, Гриша. Ты меня убедил. Но вот, к примеру, негидалец Барахчан, мягко сказать, не совсем правильный человек.

– Согласен. Но у всякого народа – не без урода.

Они выехали к крутому берегу небольшой таёжной речки. Оренский приостановил коня, дав знак Григорию сделать то же самое. Рокосуев понял попутчика с полуслова.

– Гриша,– сказал тихо Оренский,– смотри! А вот и он, Барахчан. Лёгок на помине. Он внизу, у речки. Коня поит.

Григорий достал из пояса-«обоймы» нож для метания.

– Эй, ты, ничтожное подобие человека, имя которому по ошибке дали «Доброе утро»! – крикнул громко Григорий. – Игнатка Барахчан, ты уже не встретишь завтрашнего солнца! Ты меня видишь?!

– Синсара си! Такое значит начальника, что Игнатка не понимал, – ответил, улыбаясь, Игнатка. – Не понимал… есть.

Рука негидальца потянулась к винтовке, у седла.

– Сейчас поймёшь! Держи смерть свою! – крикнул Григорий.

Он молниеносно метнул в Барахчана нож. Пронзённый в грудь, взмахнув руками, Игнатка упал в воду. Его остывающая рука разжала поводья лошади.

– Собаке – собачья смерть! – подытожил Рокосуев.

– В данном случае не намерен с тобой спорить, ибо ты прав, Григорий.

Да и пану Рынде не было жаль Барахчана. Если бы он был американцем, англичанином или там… немцем, французом, то совсем другое дело.

Опасно быть недоумком

Пробираясь к стойбищу Кондон, Шалаш и Леший забрели в топкое болото. Грязные, усталые, они тащились по трясине, то и дело, тыча перед собой, в вязкую почву, концами длинных палок-посохов.

С ними рядом брёл и невидимый пан Рында. На всякий случай, с блокнотом в руках, кое-что записывал.

– Нас здорово с тобой сковырнули, Леший,– миролюбиво и даже беззлобно заметил Шалаш. – Лихие девка и парень на пути встретились.

– Девка, – заорал Леший, – девка, Шалаш, а не парень! Не фраер этот. Она, шлюха, побила нас, как подвыпивших щенят! Её хахаль, даже пальцами не пошевелил! Гнида! Руки об нас марать не стал.

– Тебя-то он уважил. По скуле твоей кулаком проехал. Видать, удачно.

– Заткнись! Я её, всё равно, бабахну, бабу наглую! Она у меня, голая, перед моими шнифтами стоит, перед глазами-гляделками, говорю, маячит! Я не дешёвый базар гоню, Шалаш. А его я – пристрелю, зашмаляю, как рябчика!

– Надо было бы нам с ней покультурнее, Леший, похитрее. Не тутошняя бабёнка, сразу видно. Она бы нам и так дала, уважила бы, ежели по-хорошему. Городские подход уважают. Надо таких лимонадом и мороженным угощать. А после… всё и сладится.