Да ведь ему срочно надо было посмотреть и понаблюдать за тем, как развиваются события в селе Керби. В принципе, он знал, что и зачем должно происходить. Но и прекрасно понимал, что персонажи его романа очень часто ведут себя совсем не так, как он задумал. Тут необходим полный контроль. Примерно такой, как в США… Свобода и демократия там есть в наличии, но очень управляемая. А как же иначе?
Но писателю-либералу было невдомёк, что именно таким вот образом свободны аквариумные рыбки. Живут и… радуется. Но если хозяину надоест этот аквариум с его содержимым, то он просто выбросит его в окно вместе со всем содержимым. Пожелает – заведёт себе других, а если нет, то придумает что-нибудь новое, этакое… «свободное».
А пьяный в стельку Игнатка Барахчан сидел на траве у одного из заборов кербинских огородов. Спиной облокотился на тын, сотворённый из стволов молодых берёзок.
Он неторопливо прямо из бутылки глотал самогон и, пьяно улыбаясь прохожим, некоторых их них подзывал к себе:
– Погоди-ка! Подошёл здесь! Игнатка послушал надо!
Но, большей частью интеллигентные прохожие, прибывшие сюда по разным личным и общественным делам, шарахались от него. Но кто-то и не проходил мимо пьяного и весёлого Игнатки Барахчана. Встречались тут даже и нездешние девицы определённого поведения и настроя, и мужики с разбойными глазами и активным, что называется, ветвистым, уголовным прошлым… настоящим и будущим. Что тут попишешь? Прииски.
Хотя Рынде был неприятен сам вид пьяного и заметно облитого собственной мочой Барахчана, писатель присел рядом с ним.
– Вы, господин Барахчан действуете правильно,– похвалил его Боб,– по сюжету романа. Я вами доволен.
– А тебе Игнатка совсем не сказать, где клад есть.
– Почему же?
– Рожа противный и… как у чёрта, самого Келе.
Интеллигентный и воспитанный Рында не стал спорить с аборигеном. Он отошёл в сторонку и присел неподалеку, на край покосившейся скамьи. Роберт Борисович и отсюда всё, что ему надо увидит и услышит.
Рядом с негидальцем присел на корточки угрюмый мужик. Явно, бандит и уголовник. Впрочем, Рында знал, кто он и почему здесь.
– Никогда Барахчан, негидал Игнатка, не будет врал,– пьяно пробормотал Игнатка.– Большой клад спрятал в тайник на второй распадок. Вперёд ходи-гуляй Эконь-стойбище. Когда Игнатка узнал, то сказал.
– Это, паря, лучше шило в стоге сена искать. Понял? – развязано сказал беглый вор и рецидивист по кличке Шалаш.– Ты, кореш, хреновину порешь!
– Игнатка всегда честный был. Игнатка для люди ничего не пожалел. Кто был дерьмо, тот и стал всем.
– Лабуда! – с уверенностью сказал Шалаш,– кто дерьмом был, тот дерьмом и останется. Я дело говорю.
Он глотнул изрядную порцию самогона из бутылки Барахчана и встал в полный рост.
Дальше всё происходило не так интересно. Вполне, обычно.
Через минут пятнадцать Игнатка Барахчан валялся, пьяный в дребезги, в большой луже, посреди, почти что, основной кербинской дороги-улицы. Мимо пробегал пёс, приостановился и, задрав ногу к верху, с большим удовольствием помочился прямо на голову Игнатки. Собака ведь тоже, по представлениям многих народностей Севера и Дальнего Востока России, тоже человек. Только в другом образе. Да и не только собака, но и всё, что вокруг, включая и деревья.
А вот Рынду даже не очень, сам по себе, положительный Игнатка Барахчан за человека не посчитал. Не нашлось у него сил для этого и возможностей. Ведь негодяй негодяю рознь, и всё зависит от степени «гавнистости» в процентном содержании. Тут уж готовый молиться даже на образ последнего, замызганного бича из разрушенной городской и условно жилой зоны Детройта Роберт Борисович, впадал в крайность.
Он не учёл того обстоятельства, что всё несчастные и обездоленные люди разграбленной планеты Земля не входят в один процент населения, который, каким-то странным и не совсем понятным образом, владеет половиной мировых богатств, начиная от недр и кончая несметными запасами, так называемой, «зелёной» валюты.
Атаман Корнев
Старшина горного села-хутора, а заодно и атаман, командир отряда Христовых мстителей, Никифор Корнев не очень-то дружелюбно относился к спасённым им же анархистам. Однако же, «гостей» голодом не морил и расстреливать пока не собирался. Хотя его окружение, узнав, что они на груди пригрели чёрную анархию, очень советовали своему команандиру и благодетелю пострелять черепоносцев, с благословления местного активного богомола Питирима, который гораздо лучше владел шашкой и винтовкой, чем вопросами христианской теологии.
Но, всё же, Питирим, был главным в молельной избе, где проповедовал заповеди Господни. Среди них, понятное дело, было и основополагающее – «не убий», а если и «убий», то за дело и с одного выстрела.
– Потребно мерзких бесов, постояльцев твоих, душу твою смутивших, Никифор Гаврилович, далеко отправить, – в молельной избе атаману Корневу сказал Питирим, крестясь на образ Николая Чудотворца, – Имеется явная необходимость анархистов повесить на соснах за нашим хутором и земле не предавать. Они, по совести, ещё похуже будут, чем беляки и большевики, и даже эсеры, правые и левые.