– Спасибо большое, Никифор Гаврилович,– ответила за всех Юлия.– Но сыты мы. Столько съесть человеку за один раз невозможно.
– Не надо благодарностей. Вольному – воля, спасённому – рай. Ешьте тогда, как и сколько можете, – сказал Никифор.– Тогда я продолжу всё про то же, про политику, будь она трижды не ладна. Хочу, чтобы вы поняли, что к власти придут, в общем-то, уже пришли большевики.
– Это уже каждый ребёнок понимает, – вздохнул Павел. – Тайны здесь нет.
– Так вот, среди них выделится свой царь и много царьков… из лакеев и лодырей, злых, жаднючих до власти и российских богатств, беспощадных людей, – пояснил Питирим. – Своих святых на Руси придумают. А то, как же ещё?
– Ты извиняй, браток Никифор,– сказал Павел,– я хоть и моложе тебя, но тоже атаман. В программах политических разбираюсь, как-нибудь. Цари-то у них будут, это понятно. Но…
– Ладно. Ешьте, пейте квасок,– Никифор больше не стал спорить с «дурнями».– Одно замечу, в рассуждениях своих вы, что дети малые. Я не собираюсь вас на путь истинный наставлять. Бог даст, сами всё уразумеете.
– Вы – монархист,– дала определение Юлия, занимаясь жареным максуном,– вы – монархист, Никифор Гаврилович. Этим всё сказано.
Корнев только махнул рукой, давая им понять, что он просто человек.
В горницу с большой глиняной чашей, на которой красовался замысловатый пирог, вошла стройная, черноволосая девушка. Красавица. Синеглаза, черноброва, в ярком сарафане с вышивками яркими по подолу.
– Дочка, видать, твоя, Никифор, – изумился Афанасий.– Ежкин свет! Какая она!.. Да ведь таких красивых и не бывает.
– Ты девицу не смущай и в краску не вводи. У нас никого нахваливать не принято. Обычна девка, и всё тут! Так оно и есть. Моя дочь родная – Евдокия. – Никифор был суров.– Мамку-то её, Ефросинью, китаец Ли, ни за что – ни про что, убил. Я и дщерь моя, мы вдвоём с ней в этом доме. Другие дети по белу свету разбрелись. У каждого из них своя судьба. Может быть, и не совсем правильная.
Всё присутствующие, включая и автора, который, в общем-то, часто не предполагал, что скажут и как поведут себя герои его увлекательной и, понятно, приключенческой книги.
Евдокия скромно молчала, потупив голову. Поставила большую чашу с пирогом на стол.
– Да я бы того китайца, того Ли!.. – Откровенно возмутился Афанасий.
– Понятно дело,– Никифор отвёл глаза в сторону.– Я этого человека-зверя и сжёг живьём в амбаре. Помещения из дерева-кедра не пожалел. Но Фросю, нашу мамку, не вернёшь. Этот Ли, как-то, в наше село пробрался, в мой дом забрался, на украшения скромные моей супружницы позарился… Она одна дома и была. Многие из нас в походе одном участие принимали. Иноземцам на Руси Святой делать нечего. Они ведь и есть мои самые первые враги. Большевиков тоже не уважаю, не за что.
– Всё правильно,– Павел налил себе в кружку квасу.– Вот подобные размышления я поддерживаю. А то ведь русский человек на земле своей, как беглый каторжник. А ведь при большевиках и не то ещё будет.
– Кушайте, гости дорогие, на здоровье,– сказала Евдокия. – У нас всё всегда имеется… Для гостей, особливо.
Она, опустив глаза вниз, удалилась. Видать, и ей приглянулся Афанасий. Но тут уж, как судьба решит.
Мститель Митроха
Одноглазый, не спеша, поднимался в горы. На одном из ровных мест он приостановился на секунду, прислушался и, мгновенно выхватив из кобуры парабеллум, выстрелил куда-то, вверх. Вероятно, винтовкой воспользоваться, что находилась за спиной, он бы не успел.
К ногам, с кедра, упала убитая им наповал рысь.
– Добрый, однако, у Емельки парабеллум,– заметил одноглазый.– Таковой даже было бы и прикупить не грешно. А мне, можно сказать, он его просто подарил. Кто бы мог прикинуть такое, что негодяй Фолин окажется щедрым на подарки.
С чёрной повязкой на пустой глазнице, бывший «зелёный» стрелок с винтовкой и трофейным Емелькиным парабеллумом подходил к зимовью-сторожке. Понятно, хоть и не совсем здешний, но знал эти места.
Природное чутьё и некоторый таёжный опыт подсказали ему, что за ним сейчас не просто следят, но он находится под прицелом.
– Оружие на землю, а лапы – вверх! – приказал ему из-за ствола дерева Фёдор,– и не кудахтать, большевичок!
Одноглазый бросил на землю винтовку, маузер и нож. В данном случае ему и ничего не оставалось делать
– Ишь, храбрецы, ядрёна мать! – с досадой сказал он.– Чего дальше-то?
– А ничего,– пояснил Григорий,– руки можешь отпустить. Зачем нас выслеживал? Какой у тебя интерес?
– Если, кто вас и выслеживал, то не я, а Игнатка Барахчан, негидалец,– сообщил одноглазый.– То, что знает он, почитай, всегда известно всему миру. Болтлив Игнатка. Тут один паренёк догнал и перегнал меня. Он мне всё и обсказал. Таков вот мне встретился… скороход-мечтатель!
Анархисты слушали сообщения одноглазого внимательно и весьма и весьма озабочено, и верили и одновременно не верили россказням пленника. Хотя, что-то и виделось им в байках его и правдивое. А может быть, и абсолютно всё.