Надпись

– Лаптий, поведешь группу за мной на рубеж атаки!.. Радист, рация постоянно при мне!.. Капитан, ваше место в головном "бэтээре"!.. На вас управление огнем!.. За мной, по одному, вперед!.. – Трофимов углубился в темноту, бесшумный, легкий, с ночным волчьим зрением, словно шел по знакомой звериной тропе, узнавая ее по запаху. Солдаты, тихо шумя амуницией, потянулись вперед, увлекая за собой Коробейникова, который, волнуясь, боясь отстать, торопился, обретая совиную зоркость, видя волнистую, уходящую вперед цепочку солдат. "Бэтээры" сзади зарычали. Два из них, невидимые, понесли свои рокоты в разные стороны, лишь мелькнули, удаляясь, рубиновые хвостовые огни.

"Все запомнить… Эти красные ягоды огней, укатившие в ночь… Таинственное, отражающее звезды, колыханье касок… Мое волнение… Странное счастье помолодевшего тела… Нежная мысль о детях… Но зачем запоминать, если через минуту смерть?.. Красная вспышка, и пуля погасит эти великолепные азиатские звезды?.." – так думал он, поспевая за солдатами, чувствуя с ними неразрывную связь, включенность в загадочный замысел, людской и божественный.

Ему казалось, они шли долго, пока вдруг идущий впереди солдат не встал. Коробейников натолкнулся на солдатскую спину, услышал, как звякнул о каску автомат. Возник высокий, узнаваемый в темноте сержант, зло зашипел на солдата:

– Через двести метров залегаем… Пасть не раскрывать… Кто сигарету достанет, убью кулаком… Если у китайцев приборы ночного видения, они уже видят, салага, что у тебя под носом сопля… – и ушел вперед, сильный, разлапистый, как молодой медведь.

Прошли еще отрезок. В небе, светлом от звезд, появился непрозрачный темный конус. Твердый грунт сменился зыбким песком. На этот песок, перед островерхой, усыпанной звездами сопкой, опустилась группа, освободив перед Коробейниковым сияющую пустоту. Несколько секунд он оставался один, глядя в мерцающую разноцветную высь. Опустился на песок, и сопка исчезла.

Недалеко от него, распластавшись, неутомимо работал на рации Трофимов:

– Не подходи близко, Квитко… Максимум двести метров… Бойся подрыва… "Резервная", как меня слышите?.. Наблюдайте фланги… Меняйте позицию, возможен минометный обстрел… "Пост два", я – "Первый"!.. Доложите обстановку на сопредельной… Вас понял, вас понял…

Лаптий, подымая большую, в круглой каске, голову, наставлял солдат:

– За дембелями идите, вперед не суйтесь… Сопку берем в два броска… На середине горушки впадина, мертвая зона, пулемет не простреливает… Дойдем до середки, падаем, китайцы огонь открыть не успеют… Второй бросок на одном дыхании… Гранат не бросать, себя посечем… Все будет тип-топ, мужики, дойдем без потерь…

Коробейников ощущал драгоценность бытия, данного ему во множестве переживаний и чувств. Замшевый, мягкий под ладонью, песок. Крохотная в пальцах былинка с полынным запахом. Железная каска Лаптия с отражением звезд, ставшая космическим телом. Неразрывная связь с солдатами, как и он, оказавшимися в предгорьях Китая. Предстоящий бой, из которого кто-то не выйдет живым, быть может, он, Коробейников. Уже приготовлена пуля, холодная, острая, вправленная в латунную гильзу, в глубине автоматного рожка.

Предрассветный ветер принес с сопки звуки – звяк лопаты, неразличимые голоса, нечто, напоминавшее смех. Там, на вершине, китайские солдаты долбили окоп. Скребли металлом гору, переговаривались. Кто-то произнес забавную шутку, вызвавшую смех.

Было странно слышать смех людей, которых через минуту станут убивать. Быть может, засмеялся именно тот, в чьем рожке таится роковая пуля.

– "Пост четыре", я – "Первый"!.. Доложите обстановку на сопредельной…

Коробейников заметил, как над Китаем чуть видно посветлело небо. В вышине разноцветно сверкали звезды, а у горизонта стало слабо мутнеть. В нежной пепельной мути скользнула струйка света, окружая кромку гор, делая их черными, плоскими. Казалось, кто-то дует на эту струйку, вдыхает в нее больше света, который течет над горами, белеет, желтеет, наполняется нежно-лимонным оттенком. Заря прибывала, длинная и ровная сверху, извилистая и волнистая снизу, какой ее делали горы, черные, лишенные объема на яркой латунной заре. Желтизна дышала, отслаивалась, в ней появилась красная нить, малиново-огненная, пламенеющая. И отчетливо стала видна седловина Джунгарских ворот, в которых копился свет. Плескался в черном тигеле гор, переплескивался через край. Свет усиливался поминутно, лился в степь, перед ним бежали тени, сопка, окруженная светом, бросала удлиненную тень, лица солдат под касками казались худыми, бледными, с тенями вокруг ртов и носов. Черной синевой светились стволы автоматов.

– Я – "Первый"!.. Квитко, приступай!.. Работают обе коробки!.. Дистанция двести метров!..