Надпись

— Дышите!.. Не дышите!.. Любезный доктор, кажется, я уже мертв, но все еще существую… Хотите, я вам завещаю мой скелет?

Он бегло кивнул Андрею и воззрился на Коробейникова, расставив руки, словно тот хотел убежать:

— Ба-ба-ба!.. Молодое дарование… Вы тоже приходите, чтобы полюбоваться на хозяйку дома?.. А где заявление в партию? Вы что, брезгуете состоять вместе с нами в родной коммунистической партии?

Все это он говорил бурно и бестолково, не дожидаясь ответа, поворачиваясь под люстрой во все стороны, полагая, что остроумен и неотразим. Желая сгладить неловкость от слишком шумного, невпопад, появления запоздалого гостя, Марк приобнял Стремжинского, усадил на мягкую, без спинок, кушетку:

— Где ты был? Похоже, тебе было там хорошо!

— Я был на Таити, вслед за Гогеном. Одна моя любовница говорит другой: «Ты ревнуешь?» Обе фиолетовые, как виноград, с маленькими белыми пятками, оставляющими на берегу лагуны легкие отпечатки!

— Выпей и успокойся. — Марк протянул Стремжинскому стакан с виски. — Мы как раз обсуждали «китайский проект».

Упоминание о «китайском проекте» не успокоило, а еще больше распалило Стремжинского:

— «Китайский проект»… «Китайский проект»… А я вам говорю, если исполнением этого проекта займется исключительно КГБ, то его результатами воспользуются не политики, не партия, не «клуб реформ», а Лубянка со всеми вытекающими идиотскими последствиями!.. Будьте внимательнее и обратите внимание на тенденцию… Все меньше влияния у партии, все больше у КГБ… Это еще не свершившийся факт, но ведь сами говорите: «Мы ловим тенденции»… Ловите, а не то будете пойманы…

— Ошибаетесь, такой тенденции нет. Вы утрируете, — возразил Заметин, морщась от заявления Стремжинского, которое не разделял и которое причиняло ему страдание.

— А я вам говорю, наденьте на свой большой «цековский» нос очки… КГБ рвется к власти… Этот рывок еще не виден, ибо находится в стадии сжатых мускулов. Как у гепарда. Но прыжок состоится… Берия почти привел госбезопасность к вершинам власти, но у него вовремя отняли шляпу. Теперь госбезопасность стремится к реваншу. Мы очнемся, когда гепард опустится нам на загривок… Повторяю, нельзя поручать КГБ реформы, ибо мы получим вторую Венгрию и вторую Прагу…

— У вас разыгралось воображение. Тому виной ваши фиолетовые островитянки, — пытался урезонить его Исаков, слегка набычась, давая понять, что не принимает безумные высказывания Стремжинского.

— Вот что я вам скажу… У меня репрессирована вся родня. Мой дядя Павел Стремжинский — выдающийся экономист, создававший теорию экономики социализма. Читал лекции в Оксфорде. Его арестовали как врага народа и английского шпиона. Не расстреляли, нет, а забили насмерть камнями. Размозжили булыжником голову, чтобы не думал. Не исключаю, что такая же участь ожидает и нас. Весьма возможно, что наш кружок спровоцирован КГБ. В конце концов, каждому из нас разобьют булыжником голову.

— Но вы же сами добиваетесь встречи с Юрием Владимировичем? Неужели для того, чтобы все это ему сказать? — с возмущением произнес Гришиани.

— Пусть ответит наш кремлевский эскулап: в каком состоянии находится почка Юрия Владимировича? К моменту, когда КГБ достигнет вершины власти, почка Андропова перестанет существовать. Реформы под контролем КГБ — это огромный сливной бачок, куда сольют страну…

Он вдруг смолк, обмяк. Бессильно ссутулил плечи, опустил веки на красные бычьи глаза. Казалось, что он упадет со своей кушетки на пол. Его оставили в покое, старались не замечать. Говорили о пустяках.

— Вот молится еврей, — рассказывал анекдот Исаков. — «Господи, дай мне смерти!.. Хочу смерти, Господи!.. Господи, смерти прошу!.. Не для себя прошу!..»

Все хохотали. Стали собираться. Устремились в прихожую, разбирая плащи и пальто. Осоловевший Стремжинский обнял Марка, безнадежно тряхнул руками, вывалился на лестничную площадку.

— Пора и нам, — сказал Андрей, тихо улыбаясь Коробейникову. — А то как в «пекинской опере». Стремжинский играет куклу Стремжинского.

Коробейников оценил тонкую, незлую иронию Андрея, еще раз убеждаясь в его мягкости и интеллигентности.

— Леночка, вызови мне такси, — попросил жену Марк. — Через сорок минуту и мне на Ленинградский вокзал.

— У меня есть машина, — неожиданно для себя сказал Коробейников. — Если не возражаете, я вас довезу.

— Прекрасно! — воскликнул Марк. — С удовольствием воспользуюсь вашей машиной.

31

Марк облачился в модное длинное пальто, повязал малиновый шарф, легкомысленно и изящно надел на пышную шевелюру модный берет. Накинул через плечо ремень дорожной сумки, вальяжный, элегантный, напоминающий художника. Елена поправляла ему шарф, укладывала под берет непослушную седую прядь. Они вдвоем почти не замечали Коробейникова. Опускаясь в лифте, нежно прижались друг к другу. Коробейников правил «Строптивой Мариеттой», в зеркало наблюдая, как они разговаривают на заднем сиденье, смеются, касаются друг друга плечами, словно молодожены, не успевшие наговориться и насытиться друг другом.