Надсада

Но женщина ему чем-то сразу понравилась. Чистота и приветливость исходили от жительницы далекой Северной столицы, и по всему было видно, что она счастлива. По крайней мере на данный момент.

И Владимир вел себя как-то не совсем так, как обычно при их встречах, и объяснить эту странность только присутствием посторонней женщины было нельзя. Нечто новое появилось и в голосе, и в манере говорить, и в поведении.

«Уж не влюбился ли брательник?» – мелькнула в голове догадка.

Поглядывая на приехавших, прислушиваясь к их голосам, утверждался в правильности первого впечатления.

Впрочем, и Владимир, и Людмила взаимных чувств своих особенно не скрывали, хотя и не выставляли напоказ.

Как-то по-доброму подошла Людмила к старику, протянула ему свою тонкую, узкую, с длинными пальцами руку, а старик – неловко в ответ сунул свою костистую длань и при этом смущенно закашлял.

– Здавствуйте, уважаемый Иван Евсеевич. Вас я тоже знаю по вашим портретам, которые видела и в Москве, и в Петербурге. Видела и в коллекции одного моего знакомого коллекционера в Польше, так, скажу я вам, он очень гордится тем, что у него есть такая замечательная работа Николая Даниловича. Таким я вас представляла и в жизни – настоящим сибиряком, хозяином таежных глухоманей, которые для вас и есть дом родной.

– Точно-точно, милая, – затряс головой Воробей, пытаясь при этом еще и выгнуть свой тощий живот. – Аки в родным дому я в тайге. Прошел ея вдоль и поперек… И зверя матерага бил, и в снегу ночевал, и тыщи верст протопал энтими вот ножками. Тока в тайге нету глухомани. В тайге все как по полочкам разложено. Глухомань у вас в городах. Но я радый, что в тайге родился, в тайге жил, живу и в тайге ж помирать буду – во как!

При последних словах Воробей попробовал выписать ногами нечто вроде коленца.

– И – ниче! – воскликнул неожиданно. – Живем, хлеб жуем с Миколаем Данилычем. Живописуем, так сказать, жись… Сотворям иськусство… В тайге, милая, гораздо ближе к Богу-то, чем в ваших поганых городах…

При последних словах старик поднял к небу свой желтый палец, округлил глаза и прошелся перед гостьей с гордо поднятой головой:

– От… и – до!..

Стоявшие тут же Николай и Владимир заулыбались.

– Ты, Иван Евсеевич, на правах хозяина поставь чайник, собери на стол, а мы пока побеседуем, – обратился к нему Николай.

– А ведь он прав, в тайге действительно ближе к Господу, – сказал через минуту, ни к кому не обращаясь. – Надо будет над этим подумать поосновательней – это ж особая тема для меня.

И уже гостям:

– Когда у меня наступает творческий застой, а это неизбежно для любого художника, писателя, музыканта, тогда я снова и снова начинаю писать Евсеевича. И всякий раз нахожу в чертах его лица, во всем его облике нечто такое, чего не разглядел раньше. Увлекаюсь и про все на свете забываю, в том числе и про творческий застой.

Людмиле Вальц все было интересно. Она внимательно слушала Николая, осматривалась, просила что-то пояснить, оглаживала рукой оглоблю телеги, трогала висевший в сарае хомут, любовалась на мерина Тумана, бросила горсть зерна курицам.

– Усадьба эта построена в классической, традиционной для сибирского старожилого населения манере, – рассказывал между тем Владимир, довольный уж тем, что хоть в знании местного быта может блеснуть. – Что-то здесь есть и от уклада жизни староверов, ведь основатель ее, Ануфрий Захарович Белов, – наш с Николаем прадед – был старовером. Мы с братом на эту тему никогда не разговаривали, но, бывая здесь, я всякий раз не мог не надивиться разумности обустройства, где всякой живности, всякой вещи – свое место. Еще в юности я это приметил и тогда же решил, что если буду обустраивать собственное жилище в тайге, то непременно с оглядкой на выселки. И когда строил свою охотничье-промысловую базу, то постоянно держал в голове мысль о выселках.

– Да, разумности, хозяйской сметливости не отметить нельзя, – поддержал брата и Николай Белов. – Более пятнадцати лет живу и работаю здесь и по-прежнему удивляюсь уму, практической распорядительности первого хозяина выселок. Никакие западные супердизайнеры, суперстроители не способны придумать ничего подобного в условиях дикой природы Сибири. И такой идеальной мастерской в пределах природы, как у меня здесь, нет, наверное, ни у кого из художников на всей земле.

– Только все это…

Людмила замялась, подыскивая слова.

– Ветхое – хотите вы сказать?

– Да-да, но в то же время какое-то очень уж прочное. Вот и ваш брат, и вы сами не похожи на всех прочих моих знакомых. Вы – другие.

– Какие же?

– Я затрудняюсь сказать, я еще пытаюсь понять.

Гостья Николаю нравилась все больше.

– А пойдемте в дом, я вам покажу свою новую работу – только вчера закончил.

Людмила ожидала увидеть обычный беспорядок, свойственный всем мастерским художников, однако уже с порога была удивлена чистоте и опрятности жилища. Здесь были холсты, подрамники, в углу стоял мольберт, на небольшом столике – тюбики красок, какие-то бутылочки и баночки, но общий вид внутреннего убранства дома это не портило.